Это просто какой-то старый хасид. Их много живет в Верхнем Вест-Сайде. Вот только почему он без зонта?

Затем Бирнбаум боковым зрением видит, как две фигуры — тоже мужчины — быстро переходят улицу со стороны парка. Они приближаются к хасиду, хватают за руки и что-то негромко ему говорят. Мужчины тоже без зонтов.

А потом двое из парка волочат больного хасида назад через улицу. Раненый, кажется, сопротивляется.

«Я не хочу знать, что происходит, и не желаю смотреть».

— Шевелись, фанат, — говорит Бирнбаум Дудлсу и дергает поводок. Он поворачивает к дому, чувствуя, как колотится сердце. Входя внутрь, он не оглядывается. Ведет Дудлса к лифту и видит, как капли дождя падают с плаща на мраморный пол.

— Это был не он. Те люди, вероятно, знают друг друга, — разговаривает Бирнбаум сам с собой, вытирая Дудлсу лапы в передней. Но в горле пересохло.

Телевизор выключен. Эмми в спальне просматривает «Нью-Йорк джорнал» за эту неделю и читает передовую статью «Отказ от дешевой еды».

— Где твоя миленькая попочка? — спрашивает Бирнбаум, скользнув под одеяло и крайне нуждаясь в сексе или по крайней мере в прикосновении. — Я хочу твою миленькую попочку.

— У меня месячные, — говорит Эмми. — Лучше почитай.

Со скоростью семьдесят миль в час на «шевроле-каприс» с полицейскими фарами можно добраться от Ривердейла до Семьдесят девятой улицы за восемь минут. Задержавшись из-за потоков воды на дороге ниже Сто пятьдесят седьмой улицы, Воорт подъезжает ко входу в парк в 23.56.

Наконец он дозванивается до Сантини по сотовому, ведя машину одной рукой.

— Бирнбаум так и не упомянул о падении лестницы, а Олсо заявляет, что работы были сведены к нулю только после троекратного голосования, — говорит Воорт.

— Вы разговариваете со мной, — сердито произносит Сантини, — и это означает, что вас нет в доме Приста?

— Бирнбаум все говорил, как он сочувствует Уэнделлу. Из-за перил погибли ребята, а он об этом даже не упомянул. А ведь это директор поставил крест на работах.

— Вы бросили свой пост из-за него?

— Из-за всего! Магнитофонные пленки. Подсказки. На этих пленках — голоса директоров колледжей; и убийства Ная напрямую связаны с лестницей. Даже если я не прав, что-то в этом есть.

— Мне надо ехать. Мы думаем, что Уэнделла засекли возле дома Дзенски в Куинсе!

Щелчок.

«Твоей работе конец, — слышится в тоне Сантини. — Ты бросил свой пост. Теперь тебе никто не поможет».

Около водостока Воорта заносит, и, вздымая фонтаны брызг, он въезжает на Риверсайд-драйв и несется мимо довоенных причудливых домов с правой стороны и парка — с левой. Парк в цветении, мощные дубы и вязы заслоняют вид на реку и без ураганного ливня. Каменная ограда парка бежит вдоль Риверсайда, через каждый квартал или два от входов идут дорожки со ступеньками. Воорт вспоминает, как назначал здесь свидания. Взявшись за руки, они шли мимо площадок для игр, баскетбольных площадок, помещений для собачьих бегов и скамеек.

А теперь здесь воет сирена его автомобиля.

«Если ты здесь, Уэнделл, бросай все и беги».

Дождь льет, как будто вернулся юрский период. «Каприс» поднимает веер брызг, несется под мигающими фонарями и останавливается перед алым козырьком с надписью «Риверсайд, 112». В действительности вход с Восемьдесят третьей, но адрес по Риверсайд-драйв более престижен. Маленький чернокожий консьерж в летней униформе смотрит из-под козырька, как из машины выбирается насквозь промокший Воорт.

— Нужен Артур Бирнбаум! Какая у него квартира?

— Шестнадцать «эс», сэр.