Вслед за поваром покинули кухню и мы с Тумилом.

— Ловко ты его, брат Прашнартра, — сказал мальчик. — Готов спорить, сегодня на ужин будет нечто невообразимое.

— Учись, покуда я живой. Знаешь, почему боги правят людьми?

— Ну… — Послушник заколебался. — Они ведь боги, верно? У них могущество и все такое.

— Трое Святых не побоялись пойти против их воли, похитили у них Божественную Искру, чтобы разделить ее между людьми, и ничего им за это не было. Наоборот, сравнялись с богами, а потом и возвысились над ними.

— Ну это же Трое! — опешил паренек. — Как можно сравнивать?

— Запросто можно, — отрезал я. — Они тогда были обычными людьми. А ответ на мой вопрос предельно прост, Тумил. Боги управляют людьми оттого, что большинство людей хочет, чтобы ими управляли. А известно тебе, о бестолковейший из послушников, отчего так много среди людей ересей и богохульства?

— Так уж и бестолковейший… — Тумил закусил губу, призадумался, а потом ахнул пораженно: — Ты хочешь сказать, что они нами неправильно управляют?

— Скорее, очень неграмотно и неразумно, — кивнул я. — Вот сам погляди. В отличие от богов, указывать брату Трундналини, что ему делать, я не могу, однако стоило показать ему, что он чего-то хочет и добиться желаемого сам вполне в состоянии, как тот ринулся сворачивать горы. В результате у нас, скорее всего, вечером будет роскошная трапеза.

— А что же мы будем делать с нашими запасами в котомке? — Тумил с хитрецой поглядел на меня. — Я бы мог продать их богомольцам в гостевых домах.

— Что толку в презренных монетах?.. — ответил я занудным тоном записного святоши и, полюбовавшись пару мгновений вытянувшимся лицом пацана, добавил: — Если монеты эти — жалкие медяки? Припрячь-ка пока понадежнее. Только одеяло мое отдай.

Так вот и вышло, что отбытие брата Шаптура в блистательную Аарту, ко двору царя Кагена, было превращено в настоящее празднество. Не знаю уж, что за цитату Круврашпури подсунул Трундналини, но настоятель внял, причем не только внял, но и устроил торжественную службу в главном святилище монастыря, с вынесением к присутствующим Реликвии (что случается крайне редко), воскурениями благовоний, молитвенными песнопениями, принесением в жертву черного барана и церемониальным благословением виновника торжества. Короче, с религиозно-процессуальной стороны подстраховался по полной, дабы никто не мог сказать, что вина в неудаче Шаптура, уж коли он не справится, лежит на его непосредственном руководстве, пренебрегшем положенными ритуалами.

А затем у нас был праздник живота. Брат-кормилец со своими помощниками расстарался и превзошел самого себя как по обильности кушаний, так и по ассортименту. По вкусу сравнить никак не могу, раньше он этих блюд как-то не готовил, но братия чуть языки не попроглатывала. Мне даже обидно стало, что Лисапет такой сухостой и жрет сравнительно немного: столько еды в чужих мамонах зазря пропадает.

Когда заталкивать еду в себя впрок стало совсем уж невмоготу, я потихоньку выскользнул из трапезной — общаться со мной, по старой памяти, никто до сих пор особо не рвался — и сыто развалился на дворовой скамейке, любуясь последними солнечными лучами на горных вершинах.

— Ох, если в монастыре все торжества таковы, то жить тут можно. — Неслышно подошедший Тумил плюхнулся рядом со мной, отдуваясь от обжорства.

Так-то он паренек сбитый крепко, но как тот ежик из анекдота: сильный, очень сильный — но шибко легкий. В том смысле, что мелковат еще и покуда не в состоянии соревноваться в чревоугодии со взрослыми.