Герцогиня чуть устало кивнула.

— Ennui? — чуть дыша, переспросила герцогиня.

— Когда говоришь себе: «Еще десять минут, и я не выдержу». И набрасываешься на политические карикатуры.

Сигаретный дым, лениво кружась, поднимался вверх, а они, поглощенные своими воспоминаниями, видели только друг друга.

— Аккад поджидал момент, когда наступит такое состояние, — сказал он.

При этих словах она открыла сумочку и показала ему конверт с египетской маркой, на котором он сразу узнал красивый четкий почерк Аккада. На письме был адрес загородного поместья герцогини; конверт вскрыли ножом для бумаг. Блэнфорд знал, что написано на вырванном из блокнота листке. Когда-нибудь он сам получит такой же, и его принесет обыкновенный — из плоти и крови — почтальон. Неожиданно ему припомнилось суждение Аккада, процитированное Сатклиффом — осталось оно в книге или нет? Он забыл.

Аккад сказал:

— Нельзя объяснять символы дальше определенной глубины, иначе, чтобы их понять, начинаешь жить по их законам, и они входят в кровь. Но только в этом случае можно сказать «я знаю», не заботясь о бремени доказательств и здравом смысле.

А в номере Кейд тем временем зажег свечу, надел на нос очки, открыл Библию, которую читал каждый вечер, и медленно зашевелил губами, складывая из букв слова. За этим занятием ему ничего не стоило прождать хозяина хоть до утра. Когда послышатся шаги носильщиков, он спустится на лифте и откроет входную дверь. Кроме Библии на столе лежали наполовину заштопанный носок Блэдфорда и несколько густо правленых страниц машинописи, которые он извлек из корзинки для мусора и собирался завтра продать коллекционеру за кругленькую сумму. Они не вошли в новую книгу. «Что до Тоби, думавшего, будто алхимия и астрология — останки старинной исчезнувшей неврологии, то ему проблема тамплиеров вовсе не казалась проблемой, — сообщала одна из страниц. — Тамплиеры зашли слишком далеко, дальше орфиков, дальше бисексуальности, гностической двойственности, Тиресия и прочего сумасшествия. Они потеряли равновесие и погрузились в доселе неведомую, ужасающую тьму, где плоть стала всего лишь экскрементами, гниение — единственной истиной, смерть — великим Мотивом узурпатора — верховного божества. Каннибализм и оргии в честь кабиров окончательно отшибли у них разум, и они пришли к чудовищному обряду из гностических культов: поеданию нерожденных младенцев — уподобившись кошмарным свиньям, пожирающим собственное потомство. Причастие вином стало казаться жалким суррогатом. Насыщаясь и одновременно испражняясь, они оставались слепыми язычниками, и их несло в хтоническую тьму безумия».

Кейд сложил листки, спрятал их в карман и в тишине венецианской ночи возвратился к истории библейского Иова.

Было уже совсем поздно, когда Блэнфорд заплатил по счету и попрощался с герцогиней. Неподалеку кружили усталые официанты, но они привыкли с почтением относиться к утонченному старику-англичанину, который частенько проводил у них целые вечера, шепотом беседуя с пустой нишей, ведь прошло уже много времени с тех пор, как имя герцогини появилось на звездной карте смерти. Зевающие носильщики сидели в темноте на улице, ожидая, когда им прикажут подать инвалидное кресло и везти господина к портшезу. Возможно, в нем его ждет письмо с египетской маркой. Или оно вместе с другими письмами лежит на столе, за которым читает Кейд, одолевая эту совершенно особую ночь.