Вельден ничего не ответил. Он жестом предложил следовать за ним, пролагая дорогу сквозь густой кустарник, и через пять минут ходьбы они вышли на большую лужайку, легким склоном спускавшуюся в долину, в глубине которой бурлил ручей. Посреди лужайки виднелся маленький дощатый павильон, а недалеко от входа стояло крошечное шале, точно игрушка, и в открытую дверь виднелся стол, стулья и даже прялка под рост маленьких хозяев, тут же между деревьями висели качели.

Банкир вынул из кармана ключ и, отперев дверь в павильон, ввел в него княгиню, сам же остался под дождем, хлынувшим в эту минуту, как из ведра. Валерия с любопытством рассматривала все, ее окружающее. Очевидно, это была мастерская. У стены она заметила мольберт с картиной, завешенной холстом, а возле, на табурете, стоял ящик с красками, лежали палитра и кисти. Далее, на конце стола, нагромождены были летучие змеи, воланы, обручи, крокет и другие игрушки. Когда Валерия села на единственный стул, стоявший перед мольбертом, то заметила, что банкир не вошел в павильон.

– Что вы делаете, барон? – спросила она после некоторого колебания. – В свою очередь, должна вам заметить, что вы рискуете жизнью, и что отец должен быть благоразумнее, особенно вы: у ваших детей нет более родственников. И я не хочу брать ответственность в вашей смерти. Если вы не войдете, то я не могу долее пользоваться вашим гостеприимством, а уйду из-под этого крова, откуда вас изгоняет мое присутствие.

– Я крепче вас, княгиня, – сказал банкир с усмешкой. – Впрочем, я столько раз избегал смерти, что привык себя считать неуязвимым. Но успокойтесь, угрызения совести, что вы меня уморили, вас не будут мучить, и я подчиняюсь вам и вхожу.

Войдя, он прислонился к двери, а Валерия отвернулась и смотрела на дождь, ударявший в стекло. Воцарилось молчание. Почти невольно взгляд Гуго обратился к молодой женщине и не мог от нее оторваться. Сердце его забилось от страстного восхищения и тысячи нахлынувших воспоминаний. В этот миг он забыл разделявшее их трагическое прошлое, и эта иллюзия была извинительна, так как годы не изменили нежную красоту Валерии: между двадцатишестилетней женщиной и прежней молодой девушкой почти не было разницы. В эту минуту, отвернувшись в сторону, с выражением смущения, холодности и неудовольствия на светлом лице, она живо напомнила ему первое время их помолвки, и тяжелый вздох вырвался из его стесненной груди.

Рудольф не ошибся. Гуго ревновал, и это чувство доводило его иногда чуть ли не до безумия. Его любовь, никогда не угасавшая, пробудилась с новой силой. Но нынешний Мейер не был уже молодым безумцем, готовым взбираться хоть на небо. Теперь для себя он ни на что не надеялся, хотя и был уверен, что такая молодая, красивая, окруженная поклонением женщина выйдет вторично замуж. И мысль, что она будет принадлежать другому, сводила его с ума и внушала враждебное чувство к Валерии, сильное желание оскорбить ее и доказать ей, что она забыта.

Инстинктивно чувствуя обращенный на нее взгляд, Валерия первая прервала неловкое молчание.

– Отчего вас никогда не видно, барон, – спросила она, поворачиваясь и вспыхивая, так как глаза ее встретились с глазами Гуго и уловили в них выражение глубокого чувства, которое он постарался скрыть. – Рудольф жаловался не раз, что вы избегаете его без всякой причины и отклоняете его приглашения?

– Я очень занят и мало выезжаю. К тому же, – добавил он тише, – умудренный опытом, я знаю, как надо осторожно относиться к любезности аристократов, которые никогда не забывают, что имеют дело с крещеным евреем, а теперь в особенности, когда присутствие вашей светлости обязывает графа к еще большей строгости в выборе гостей.