– Сядь! – прикрикнул Олег на Белоногова. – Чего ты мечешься?

 – Неужели мы ничего не сможем сделать? – Глаза Сергея источали боль, глядя на него можно был подумать, что он вот-вот разрыдается.

 – У тебя есть предложение? – зло осведомился хозяин квартиры.

 – Погоди, Олег, – остановил его Норик, – дай человеку высказаться.

 Шустов махнул рукой: высказывайтесь. И мысленно посоветовал армянину первым взять слово: как же он, такой опытный, не заметил «хвост» за машиной Мигунова? Это одна из причин, из-за которой могли выйти на Андрея. Но в таком случае с минуты на минуту должны «прийти» и за Оганесяном.

 Олег послал на Норика подозрительный взгляд, который прятался за нахмуренными бровями.

 Уйдя в себя, он краем уха слышал, как армянин «с пристрастием» допрашивает Белоногова: во сколько Андрей ушел от него, не говорил ли чего... Даже прозвучал нелепый в данной ситуации вопрос, не угрожал ли кто Яцеку. Откуда Белоногову знать об этом?

 Если кто и угрожал, то в первую очередь Андрей обратился бы напрямую к нему, Олегу, или «достучался» бы до Рожнова. Яцкевич не дурак, дело свое изучил хорошо, помнил все предостережения, назубок выучил сложные правила игры, установленные в отряде.

 Стоп! Что там говорит Бельчонок?.. Неужели Андрею и впрямь угрожали, а он поведал об этом Белоногову, но утаил от командира? Нет, на Яцека это не похоже.

 – Кто?! – выкрикнул Шустов, перебивая Белоногова на полуслове.

 – Какой-то Вася, – ответил Сергей, неотрывно глядя на командира, – по кличке Олимпийский.

 – Олимпийскими бывают только Мишки, – усмехнулся Оганесян, некстати хохотнув в короткие, аккуратно подстриженные усики.

 Шустов осекся, нахмурился. Сделав вид, что закашлялся, он вышел на кухню и открыл кран.

 Что, черт возьми, происходит, думал он. К чему Андрею понадобилось упоминать это прозвище, которое, кроме Шустова и дочери, никто не знает. Теперь вот в курсе Белоногов. Никто не знает, кроме...

 Пора возвращаться. Олег выпил полстакана воды и вернулся в комнату.

 – Я думаю, – пристально глядя на Сергея, сказал он, – что Андрей пошутил, а ты принял все за чистую монету.

 – Да нет, Олег, – качая головой, ответил Белоногов, – Яцек говорил вполне серьезно.

 – Много вчера выпили?

 – Да нет, слегка пригубили.

 – Ну да, – усмехнулся Шустов, – потому тебе и пригрезился Олимпийский Вася.

 – Да не пригрезился, Олег, клянусь. Андрей уже уходил от меня, когда неожиданно сказал: «Знаешь, Сергей, чувствую большие неприятности, связанные с этим делом». Он имел в виду...

 – Я понял, понял, давай дальше. – Только сейчас Олег понял, что Белоногов врет. Его ложь сошла бы за чистую монету, если бы не одно обстоятельство: разговор Шустова с Яцкевичем во Дворце спорта шел по душам, о личном, наболевшем. Нет, Андрей не был тем человеком, который, обратил бы это в насмешку.

 Олег отошел к окну и повернулся к партнерам спиной.

 Никто не знал, кроме...

 Убийца не сделал контрольного выстрела, стало быть, могла иметь место беседа со смертельно раненным Андреем. Вероятнее всего, времени у него было достаточно, а близкая смерть Яцкевича не вызывала сомнения.

 С содроганием Олег представил вдруг, как, отвечая на вопрос убийцы, Андрей думал о нем, своем товарище, Олеге Шустове, посылая ему последний привет.