– Но я не захватила с собой ничего...

– Одежда в гардеробной. Я купил всего понемногу. Надеюсь, тебе что-нибудь понравится.

Что она так долго копается?

Коул прошелся по комнате и посмотрел на часы. Семь сорок четыре. Последний раз он проверял время две минуты назад. Неужели она еще не готова? Он уже стучал в дверь гардеробной, и Фейт обещала выйти через пять минут. Коул попросил ее поторопиться, поскольку они уже опаздывают. Это была не совсем правда: в открытке было написано, что гости приглашены к восьми тридцати, следовательно, люди начнут собираться не ранее восьми сорока пяти, а то и девяти часов, чтобы выдержать тон. Да и ехать было минут пять. Так что у них уйма времени, вот только ожидание выводило Коула из себя. Сегодня он собирался представить ее всему миру... Ну, хорошо, не всему миру, даже не близким друзьям, а всего лишь хорошим знакомым. Но все же он собирался представить Фейт в обществе как свою жену. Когда-то это было его заветной мечтой.

Коул нервно прошелся по комнате еще раз. Теперь все изменилось. Они с Фейт стали взрослыми. Она была его возлюбленной, потом женой его брата... И, как ни трудно, эти воспоминания надо было вычеркнуть из памяти – ради Питера, только ради него...

– Коул.

Он повернулся и увидел свою жену в центре комнаты. Ее волосы, заколотые назад, мягкими завитками спадали на плечи, ее глаза были ярче синего неба над Джорджией, и на ней было платье, которое он сам мысленно выбрал для нее из всего купленного. Стоило ему в магазине бросить взгляд на этот струящийся алый шелк, и перед его глазами словно бы появлялась Фейт, облаченная в это дивное одеяние. И вот он увидел свою грезу наяву.

Коул шагнул ей навстречу. Она смотрела на него задумчиво, с каким-то серьезным выражением, словно видела его впервые.

– Фейт, – тихо позвал он, бережно принимая ее в объятия.

Коул ждал, затаив дыхание, и она доверчиво склонилась к его плечу. Он поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был так нежен, что сердце Коула переполнилось, и в эту минуту он ясно понял, что прошлое потеряло свой горький вкус. Оно растаяло в свете открывшейся ему истины: он никогда, ни на минуту, ни на секунду не переставал любить ее.

Все изменилось.

Фейт смотрела на человека, который сидел напротив нее за этим огромным столом, на человека, который был ее мужем. Джентльмен справа говорил что-то о выставке Ван Гога, и она пыталась слушать его, ведь ей действительно нравились картины безумного Винсента... Но мысли ее постоянно возвращались к Коулу. Как это могло случиться? Она ведь ненавидит его, разве нет? Может, во всем виновато это мягкое освещение? Или черный смокинг, придавший его облику особенное благородство? Как можно ненавидеть такого красивого человека? Она могла бы бесконечно любоваться его лицом и прядями волос, спадающими ему на лоб, и движением его руки, когда он убирал их назад. Это движение она помнила с незапамятных времен, за долгие годы оно не изменилось. И он сам, казалось, тоже не изменился; возможно, раньше его волосы были чуть-чуть длиннее, чуть-чуть светлее... Удивительно красивый человек! Жаль, что она не может сказать ему об этом, мужчинам не принято говорить об их красоте. Но она-то знает, как он красив. Он. Ее муж.

Фейт подняла бокал с вином. Глоток шардонэ освежил ее. Странно, но весь вечер ей было тепло. Многие женщины шутливо жаловались на прохладу, а ей было тепло, даже жарко. Вот как сейчас, когда Коул отвернулся от своей собеседницы и посмотрел на нее. Ей казалось, что он беззвучно говорит: «Ты моя жена, Фейт. Я хочу тебя». Бокал дрогнул в ее руке, когда она снова поднесла его к губам. Да, все изменилось. Гнев коснулся ее лишь на мгновение и сразу растаял. Она снова смотрела на мужчину, которого когда-то любила... Когда-то? Бокал выскользнул из ее пальцев и опрокинулся на стол.