Владислав Выставной. Месть пожирает звёзды
Лик прячет с горя в облаках густых. Идем, рассудим обо всем, что было. Одних – прощенье, кара ждет других…
Иерихон. Пролог
Все здесь было старое и ржавое. И остатки железных свай пирса, что когда-то пытался впиться в море корявым гвоздем, и торчащий вдалеке из-под воды продырявленный борт наполовину затонувшего танкера, и эта нелепая самоходка, что, по какому-то неясному порыву, решила окунуть свои замшелые гусеницы в соленые морские воды. Море не принимало чуждое ему железо. Оно медленно, но с нескрываемой неприязнью грызло его и с отвращением сплевывало куски ржавых струпьев. Здесь, в теплых водах, под бесконечно ласковым солнцем, железу не было места… Смуглому худощавому мальчишке, что ловко вскарабкался на шершавую броню, было плевать на ржавчину. Он был сух и легок, как тот песок, что носит южный ветер над дюнами. Мальчишка, легко и ловко балансируя, прошел от башни по стволу, и его пестрые шорты трепыхались на ветру, как парус. На миг он завис над густой, словно лазурная краска, водой и, изогнулся, раскинув руки в стороны – и прыгнул. – Ие-ху! – звонко прозвучало в воздухе, прежде, чем раздался хлесткий всплеск. Толстая чайка, сидевшая на откинутой крышке люка механика-водителя, тяжело оторвалась от рыжей поверхности и пошла вдоль берега, низко над водой, как старый усталый торпедоносец. Мальчишка вынырнул, с удовольствием отфыркиваясь, от души колотя воду руками и ногами, и во всю глотку высоким голосом распевал старую солдатскую песню сомнительного содержания: Агнесса сидела на песке, наблюдая за сорванцом в облаке брызг и пены, и тихо посмеивалась. Она-то хорошо знала эту песенку. Песенка, признаться, была еще та! Только вот откуда ее мог знать этот малец, которого и на свете-то не было, когда еще живы были те, кто мог бы ее спеть?… Агнесса с удовольствием ловила лучи полуденного солнца. Она не боялась сгореть на солнцепеке. Здесь, в этом некогда роскошном курортном раю, никогда не сгорают. Таковы особенности местного солнца и целебной атмосферы планеты… Мальчишка выпрыгнул из воды на берег, словно дельфин, решивший свести счеты с жизнью. Однако, в отличие от дельфина, он живо вскочил на задние конечности и бросился к сложенной неподалеку одежде, косясь на Агнессу. Та подмигнула мальчонке, и парень тут же выпрямился и принял независимую позу – теперь он был настоящий десятилетний мачо, со знанием дела осматривающий подвернувшуюся красотку. – Как вода, Трико? – поинтересовалась Агнесса. – Газированная, – немедленно отозвался мальчишка и скривил противную мину, – С сиропом! После чего схватил свои вещи и сразу же уставился в поднятый карманный «тетрис». Так, не отрываясь от игры, он направился к полуразрушенному бетонному волнорезу, что, скромно торчал из воды неподалеку. Агнесса рассмеялась, и легкой походкой отправилась следом. Она шла по выщербленному бетону, который был почти вровень с водой и редкие волны щекотали ее босые ноги – туфли она несла в руках. Это было приятно и удивительно – словно идешь по воде, как тот человек из святой книги… Теперь она сидела на конце волнореза, свесив ноги в трепещущую воду. Рядом, совершенно не обращая на нее внимания, занимался собственными этот сорванец, одетый теперь по извечной южной моде – грязные брезентовые штаны и штопанная цветастая рубашка. Дела его состояли в перебирании и сортировке длинных металлических цилиндров, позеленевших от воды и старости. Он складывал их в замысловатые фигурки, пирамидки и стопочки, а, сложив, уверенным движением пальца разбивал и слушал дребезжащий звон, раскатывающийся по красному бетону. Бетон здесь всегда был красный. |
