Пташку Шарп распорядился поджарить на завтрак, залучив на него двух испанских офицеров, ехавших в штаб-квартиру за директивами для дивизии генерала Морилло.
Прибыл деревенский кюре, движимый беспокойством за честь прихожанок и стремящийся заручиться поддержкой британских командиров. Он упомянул о замеченных им к северо-западу от селения кавалеристах маршала Сульта. Сообщению, означавшему, что французы предприняли ни с того, ни с сего обходной манёвр, Шарп не поверил, но в дивизию донесение отправил.
После полудня, получив от командования дюжину новых приказов, Шарп засадил писарей за изготовление копий для каждого батальона и подумывал присоединиться к задержавшимся за столом испанским братьям по оружию. Тщетно. Явился главный гуртовщик-йоркширец с дурными вестями по поводу состояния выделенного бригаде скота.
— Плохи дела, сэр. — он хмуро кивнул на пасущуюся за штабом скотину.
Присланное подразделению стадо должно было служить постоянным источником свежего мяса в походе.
— Выглядят упитанными. — бодро сказал Шарп, втайне надеясь, что йоркширец делает из мухи слона.
— Упитанные-то упитанные. — поморщился гуртовщик, — Вы к их ногам присмотритесь.
Шарп наклонился к копытам ближайшей коровы. Они были сбиты. Шкура на ногах над копытами полопалась, из ран сочилась мутная жижа.
— Не следили за ними, сэр, и — результат… Вот-вот падут. Коровы — не люди, сэр, их нельзя гнать, как проклятых. — было видно, что йоркширцу искренне жаль скотину.
Шарп выпрямился:
— Все двести голов в таком виде?
— Почти, сэр. Надо забивать, сэр. Лучшей услуги им не окажешь.
Пришлось отряжать мясников, искать бочки и соль для мяса. Всю вторую половину дня воздух, пропитанный вонью пороха и крови, оглашало мычание да гром мушкетных выстрелов. По крайней мере, смрад и шум заставили, наконец, откланяться испанцев, уже основательно приложившихся к драгоценным запасам трофейного коньяка генерал-майора Нэна. Из дивизии прискакал адъютант узнать, что за пальба? Шарп завернул его обратно с официальной жалобой на интендантство, подсунувшее больной скот, хоть и был уверен, что жалобу положат под сукно.
Вечером в гостиной донельзя издёрганный Шарп встретился с Нэном. Шотландец находился в радужном расположении духа:
— Четыре пары уток! Обязательно выберитесь как-нибудь! Охота, мой дорогой Шарп, крайне бодрит! Практически как битва!
— У меня и без битв хлопот полон рот. — буркнул Шарп.
— Вы, штабисты, всегда найдёте отговорку, лишь бы не воевать. — подначил его генерал-майор, вытягивая ноги, чтобы слуга мог стащить с него заляпанные грязью сапоги, — Какие новости?
Портить Нэну настроение Шарп не захотел и о коровах умолчал:
— Единственная новость, сэр, то, что подполковник Таплоу нынче на диво тих и кроток.
Подполковник Таплоу командовал одним из двух английских батальонов бригады. Невысокого роста, он обладал взрывным и сварливым нравом, воспринимая каждый приказ сверху, как личное оскорбление. Нэна грубиян забавлял:
— Может, он и не рубаха-парень, зато не интриган. Настоящий англичанин: крайне недалёкий, упрямый, твердолобый. Как пережаренная свинина.
— Или засоленная говядина. — мстительно сказал задетый за живое англичанин Шарп, — Надеюсь, сэр, вы любите засоленную говядину, потому что её теперь у нас до чёрта.
На следующий день наступление продолжилось. Каждая деревня встречала британцев с настороженностью, быстро проходившей, когда крестьяне убеждались, что чужаки, в отличие от родной французской армии, честно расплачиваются за съестное и фураж. Среди бредущих за батальонами солдаток всё больше появлялось француженок. |