Пушки харкнули огнём, накрыв склон грязным пологом дыма. Ядра железными нагайками стегнули наступающие батальоны. На глазах у Шарпа снаряд пробил кровавую брешь в первом ряду красномундирников Таплоу, убил солдата во втором, отскочил от грунта и, вновь взмыв в воздух, врезался в строй шотландцев. Одно ядро — четыре трупа. В наигрываемые оркестрами марши вплелись стоны раненых и грохот орудий. Огонь вели не только ближние батареи. Их поддерживали пушки главного редута и другие, выше и дальше по хребту, забрасывавшие британские цепи ядрами через головы собственной пехоты.

— Бедолаги. — Нэн смотрел на мёртвых и полумёртвых, устилавших склон за наступающим батальоном Таплоу.

— Сомкнуться! Сомкнуться! — надрывались сержанты.

Прапорщику пятнадцати лет отроду, гордому своим первым боем, оторвало верхнюю половину тела. Идущий сзади чуть слева сержант, даже не сбившись с шага, профессиональным движением выудил из заднего кармана ещё тёплого обрубка несколько гиней:

— Сомкнуться, шлюхины дети! Сомкнуться!

Гаубичная граната пала среди солдат заднего ряда. Фитиль догорал, и бойцы бросились врассыпную. Взрыв никого не ранил и не убил. Таплоу выбранил подчинённых трусами.

Выдвинутые вперёд стрелки Фредериксона обстреливали пушкарей. Без особого успеха. Мешал дым. Вражеским артиллеристам он тоже закрывал обзор, но их орудия были нацелены ещё до того, как всё заволокла удушливая завеса, и теперь от французов требовалось лишь заряжать и палить. Тиральеры мало беспокоили парней Красавчика Вильяма, не отваживаясь приближаться на расстояние винтовочного выстрела, намного превышавшего дальность выстрела из обычного мушкета французских застрельщиков. Харпер подсказывал стрелкам цели:

— Видишь живчика с офицерской бляхой, Маркос? Всади-ка в него пулю!

— Передайте Таплоу, пусть переходит на беглый шаг! — перекрикивая какофонию битвы, обратился к Шарпу генерал-майор, — Хайлендеров я пущу следом.

Майор пришпорил Сикораксу. Шум пугал кобылу. Пушки производили бьющий по барабанным перепонкам гром. Пролетающие над головой ядра рокотали перекатываемыми по деревянному полу бочками. Те, что пронизывали воздух вблизи, трещали, будто разрываемая полоса ткани, только быстрее и ошеломительнее. Сзади доносились обрывки маршей и надрывные стенания волынок. Голосили раненые, ярились сержанты. К общему гвалту битвы добавился новый звук, — гром мушкетов. Французских мушкетов. Вражеский батальон палил, невидимый за серой шторой дыма, в которой пули проделывали тут же затягивающиеся прорехи.

— Спокойно, ребятки, спокойно! — приговаривал Таплоу, труся на лошади позади первого ряда.

Животное заупрямилось, не желая переступать через блюющего кровью сержанта, и подполковник хлестнул коня по крестцу плетью. Знамёна за спиной Таплоу трепыхались, принимая пули.

— Сэр, генерал-майор Нэн…

Таплоу снова договорить Шарпу не дал:

— К чёрту Нэна!

— Пора переходить на беглый шаг, сэр!

— Рано, приятель, лопни мои глаза! Рано! — подполковник отвернулся от Шарпа и заорал, — Сомкнись, ребятки! Сейчас мы покажем канальям, где раки зимуют! Сомкнись!

До пушек осталось метров сто, и артиллеристы сменили ядра на ближнюю картечь. Жестянки, рвущиеся у дульного среза, широким конусом выбрасывали целые горсти свинца, проделывая в рядах наступающих британцев кровавые просеки. Линии смыкающихся после каждого залпа красномундирников, съёживались на глазах. Нервы у солдат начали сдавать. Они замедлились, и Таплоу пустил коня вперёд:

— Смелей, сквернавцы! За Англию!

Личный пример возымел действие. Они вопили от страха, но двигались за Таплоу.

— Вперёд! Оторвём лягушатникам задницы!

Подполковник поднял саблю, и в этот миг два заряда картечи разорвали его вместе с лошадью в куски, забрызгав шагающих следом солдат кровью и шматами плоти.