— А тебе самой он нравился — волосатый, обезьяноподобный и с кривыми ногами?

— Ты не понимаешь, — мечтательно вздохнула Аглая. — В Гаве за километр чувствовался настоящий мужик. Густая черная шерсть на груди, в которую можно было зарыться, как в ковер, мускулы, как сжатые пружины, острый звериный запах от подмышек… Это тебе не малохольный красавчик с рекламы одеколона. С ним я чувствовала себя как… как…

Глаша запнулась, не в силах подобрать адекватное сравнение.

— Как горилла в период случки? — с невинным видом подсказала я.

Аглая бросила на меня косой взгляд, гадая, что стоит за моими словами — ирония или искреннее желание помочь.

Я, хоть и с некоторым трудом, сохраняла на лице серьезное и заинтересованное выражение.

— Звучит несколько грубовато, но, в целом, верно, — признала Глаша. — В любви он был как зверь. Дикая, животная, всесокрушающая страсть.

— Настоящая идиллия, — восхитилась я. — А почему ты не вышла за Гава замуж?

— Замуж? За рядового милиционера? О чем ты говоришь!

— Да уж, российский мент — это действительно не подарок, — согласилась я. — И чем все закончилось?

— Это был настоящий кошмар, — Аглая блаженно зажмурилась от воспоминаний, как объевшаяся сливок кошка. — Светка накатала предсмертную записку на пять страниц и наглоталась снотворного. К счастью, ее вовремя нашли и откачали. Гав терзался от чувства вины, и в то же время был не в силах побороть всесокрушающее влечение, которое он испытывал ко мне, а я…

Честно говоря, если не брать в расчет постель, где он был бесподобен, я относилась к нему совершенно равнодушно. По сравнению с интеллектуальной элитой, среди которой я вращалась, Николай был, как бы помягче выразиться… несколько неотесан. Из тех парней, что путают Бодлера с борделем, Сартра с сортиром, а Ван Гога с Ван Даммом. В конце концов мы расстались, естественно, по моей инициативе.

Гав, как безумный, преследовал меня около полугода, но у меня к тому времени появился новый любовник, один кинорежиссер, подающий большие надежды. Убедившись, что мы с Николаем расстались, Светка снова стала со мной общаться, мы даже вместе съездили в Ниццу, где я и встретила Пьера.

— И с тех пор ты не видела Гава?

— Ни разу. В Москву меня что-то не тянет, а на милицейскую зарплату во Францию тоже особо не накатаешься. Впрочем, из милиции его выгнали.

— Выгнали? За что?

— Боюсь, в этом была доля и моей вины, — притворно сокрушаясь, вздохнула Аглая. Чувствовалось, что роль роковой женщины весьма ей импонирует. — После того, как я в очередной раз отвергла его ради режиссера, Николай безобразно напился и в таком виде отправился на задержание.

В результате его напарник погиб, а Гав вместо бандита подстрелил сидящую на лавочке старушку. За убийство его не упекли его лишь чудом: вскрытие показало, что бабулька, испугавшись стрельбы, скончалась от инфаркта за несколько секунд до того, как Гав всадил в нее пулю. Не знаю, правда это или нет — патологоанатом, выдавший это заключение, был Колиным приятелем. В тюрьму Гав не сел, но из органов его с треском выперли. Чем он потом занимался — не знаю.

— С ума сойти, — оценила я. — У тебя жизнь — почище чем детективный роман.

— То ли еще будет, — заговорщицки подмигнула мне Глаша.

Утро следующего дня было почти точным повторением предыдущего: Аглая блистала отсутствием, а Пьер собирался на работу.

Впрочем, Глашино исчезновение меня не удивило: еще вчера она предупредила, что с утра у нее назначена важная встреча.