— Мы нашли всех. Установлены все остальные, — сказала Чернышева, вспоминая: — Заградка, Ступка, Капек, Здражил. Всех, кроме Флосмана. Он исчез в Мюнхене и, несмотря на все наши попытки его обнаружить, мы не смогли его найти. Подозреваю, что он просто сбежал. Или уехал в какую-либо другую страну. В Прагу он не вернулся.

— Во всяком случае, у меня спрашивали именно о нем, — сказал Чернов, — поэтому через час мы должны быть в Ясенево. Выезжаем через двадцать минут. Надеюсь, все дело вы помните достаточно хорошо.

Она поморщилась. Этот ернический тон Чернова ей не нравился. А он вдруг, серьезно посмотрев на нее, сказал совсем другим тоном.

— Хорошо выглядишь, Марина.

— Стараюсь. Пока еще нравлюсь мужчинам.

— Я это по себе чувствую. Всегда спрашиваю себя, почему у нас так ничего и не вышло?

— Не знаю. Наверное, не судьба.

— Какая судьба, — отмахнулся он, — просто ты никогда ко мне особенно хорошо и не относилась. Я это всегда чувствовал.

— Неправда, — возразила она, — я всегда ценила тебя как лучшего среди нас профессионала. Ну, может, второго, после Маркова. Ты и был лучшим. Но…

— Вот именно — но. У тебя в запасе всегда было «но».

— Это зависело не только от меня. Если хочешь откровенно, я тебе скажу. У тебя раздвоение личности. Когда ты попадаешь за рубеж, то сразу превращаешься в осторожного, умного, заботливого, надежного партнера. Я ведь помню, как ты работал со мной в Родезии и в Чили. А когда возвращаемся домой… Тебя словно подменяют. И ты теряешь всякий контроль. Даже в постели ты совсем другой. Извини. Я не хотела тебя обижать.

— Другой — это хорошо или плохо?

— Плохо. Здесь ты более черствый, более равнодушный, более жестокий. Все то, что тебе удается подавлять там, ясно проявляется здесь. Я не хотела этого разговора, ты сам первый начал.

Он взглянул на часы.

— Машина уже здесь, — кивнул женщине, словно давая понять, что разговор закончен. — Поедем, Марина Владимировна, а то мы можем опоздать. Вам пятнадцать минут на сборы хватит?

— Хватит, — она поднялась и вышла из комнаты. Он проводил ее мрачным взглядом и вздохнул.

Ровно через пятнадцать минут она ему позвонила. Он невольно взглянул на часы и улыбнулся, довольный: она была потрясающе точна. Еще через пять минут они выехала в Ясенево. В дороге почти все время молчали, словно все главное уже было сказано там, в кабинете. Или, может, просто не хотели говорить при постороннем — водителе.

Когда они уже подъезжали к воротам, Чернов достал из кармана специальную пластиковую карточку офицера ПГУ и протянул ее Чернышевой. Сотрудники «Клариссы» не имели подобных постоянных пропусков в Ясенево. Они просто не могли попасть в список офицеров, допущенных к работе с особо секретными документами.

После соответствующей проверки уже через несколько минут они были в кабинете начальника ПГУ. Здесь посетителей никогда не заставляли ждать в приемной. Назначалось точное время приема, чтобы одни приглашенные не встретились с другими. В этих кабинетах умели ценить собственное время и время своих сотрудников.

Несколько лет спустя о последнем руководителе советской разведки — генерале Шебаршине — напишут книги и статьи, пытаясь рассказать об этом удивительном человеке. После ареста Крючкова он на один день даже возглавит КГБ. А потом, уже в сентябре, уйдет, чтобы не участвовать в развале всей системы органов государственной безопасности, которую с таким блеском осуществит его преемник. Шебаршин был профессиональным разведчиком и патриотом своей страны. Пришедшие ему на смену дилетанты с какой-то непонятной яростью уничтожали то, что составляло основу их государства, приобретая, в конечном счете, недобрую славу Герострата.