Изменить размер шрифта - +
Может, на подготовительном отделении, а может, просто вундеркинд. А на досуге ходил в круг эрпэджэшников, что забивают стрелки в пригородных парках и носятся по этим паркам в картонной броне и с мечами, выточенными из тракторных рессор. Пишут друг другу непонятные записки на финно-эльфийском языке, а потом, опившись самодельным элем, всаживают друг другу между глаз длинные стрелы с пером попугая…

Увидев в глазах Зимина непонимание, Перец перешел на свой обычный штиль.

– Ладно, – сказал он. – Поспим и двинемся в путь, осталось нам недолго. Но перед сном я должен совершить свой ежедневный моцион, вчера не получилось, к сожалению. Сами понимаете, всему должно быть место и время…

Перец сбросил броню, снял рубаху и оказался голым по пояс. Он был и в самом деле изрядно накачан, не как культурист, а скорее как борец-самбист. Зимин даже сначала немного позавидовал такому телосложению, но потом увидел, что завидовать особо нечему – все плечи Перца, руки и даже отчасти спина были покрыты редкими, но очень крупными красно-синими нарывами. На левом бицепсе болталась грязная повязка, Зимин подумал, что под ней Перец скрывает, наверное, особо пугающий нарыв. Или, может быть, даже лишай. Многие стыдятся своих лишаев…

– Фурункулез – бич поэта, – пояснил Перец. – С другой стороны, это так аристократично, так тонко…

Мечтания звездные под шепот ночи.

Получит каждый всего, что хочет.

Стремленья гордые, души порывы.

Люблю ласкать я вас – мои нарывы, —

продекламировал Перец.

Затем достал из-за голенища длинную серебристую коробочку, развернул ее веером на коленях. В коробочке хранились шприц с длинной иглой, скальпель, пузырек с йодом и кусок чистой тряпки.

– Это так успокаивает нервы, – говорил Перец, подготавливая свой инструментарий. – После трудного боевого дня сесть где-нибудь на зеленой траве и как следует почистить свои… свои болячки…

Зимин посмотрел на Ляжку. Ляжка пребывал в полуобморочном состоянии.

– И только облака в сиянье голубом… – умиротворенно мурлыкал Перец. – Однако это дело требует некоей публичности, в этом проблема… Без этого оно лишено всего смысла…

Перец выбрал скальпель, глубоко подышал на него и полюбовался на свое отражение в лезвии.

– Вы, двое, подойдите поближе, – приказал он. – Садитесь рядом и смотрите внимательно!

Зимин удивился такой небывалой прихоти, Ляжка же, знавший жизнь несколько лучше и в разных проявлениях, удивился не очень. Он был знаком с одним парнем, так тот любил, чтобы все видели, как он ковыряется в носу. Причем он всегда это делал тайно, но балдел, когда его ловили и уличали. Имя ему было Жижиков.

– Сначала я жутко мучился, – говорил Перец, вскрывая фурункул. – Потом понял, что в этом есть даже своя особая прелесть, изюминка… Это приятно, это такой декаданс [14]… Знайте, черви: рыцари-альбигойцы, отправляясь в дальние странствия, брали с собой в золотых коробочках засушенный…

Зимин увидел, как у Ляжки зашевелилось горло. Ляжку тошнило.

Перец отложил скальпель и вонзил в свой нарыв шприц, поморщился, оттянул поршень и посмотрел полученную жидкость на просвет.

– Превосходно, – сказал Перец. – Цвет удивительно насыщенный…

Перец нажал на поршень, Ляжка не утерпел и побежал в густую высокую рожь. Вернее, в пшеницу.

Когда он вернулся, Перец заставил его сорок раз отжаться за невыдержанный характер. Ляжка сказал, что тут грязно, отчего Перец пришел в небольшую ярость.

– А если в бою ради товарища тебе придется упасть в лошадиный помет? – спросил он. – А если тебе придется упасть в свиной помет? А если это будет помет марала? Ты что, будешь сначала принюхиваться? – спросил Перец и наградил Ляжку тычком.

Быстрый переход