Аксенова объяснила жене, что она корреспондент, стала беседовать с ней. И тут Таня допустила ошибку. Жена, очень простая, тихая женщина, добросовестно пересказала Ерыгину содержание их разговора. Как я понял, его насторожили три вопроса Тани: давно ли они женаты, где он был во время войны и жил ли раньше Ерыгин в Здолбунове. И старый волк сделал стойку.
Таня сама не была уверена в том, что она нашла подлинного Ерыгина. Очень тонкая, деликатная, она не решилась обратиться в официальные органы с предложением проверить подозрения Хижняк. Боялась оскорбить человека таким жутким предположением. Тем более что жена сказала, что он через пару дней собирался поехать по делам в Москву. Таня оставила для него записку со своим телефоном и попросила срочно позвонить ей по очень важному делу.
И тогда он положил в чемодан купленную в Брянске у воришки винтовку…
Тихонов помолчал, долго смотрел в окно, потом сказал:
– Я вот все думал – зачем он купил тогда винтовку? На всякий случай? Вряд ли. Недавно прошли большие процессы над пойманными изменниками, и он точно знал, что ни под какую амнистию не подпадет…
«Волга» с визгом прошла поворот с бульвара и выскочила на уже безлюдную ночную Петровку, затормозила у ворот. Шарапов и Тихонов вылезли, постояли, глубоко вдыхая холодный чистый воздух. Шарапов достал пачку сигарет, спросил:
– Может, закуришь?
Тихонов пожал плечами:
– Давайте испорчу одну за компанию.
Они стояли, прислонясь к ограде, и курили, и постовой удивленно смотрел на них. Шарапов бросил окурок в снег, взял Тихонова за руку:
– Пошли, Стас. Еще немного.
Они поднялись в кабинет Шарапова, и он, не снимая пальто, подошел к телефону, коротко бросил:
– Ведите.
Сидели, молчали, смотрели друг на друга и думали каждый о своем, оба об одном и том же. До тех пор, пока в коридоре не раздался тяжелый размеренный стук шагов. Так шагает конвой.
Он вошел в дверь боком, так и стал посреди комнаты, набычившись, с ненавистью глядя на них. Молчали долго, и Тихонов потом не мог вспомнить: как долго это было – час или минута. И все в комнате было пронизано такой взаимной ненавистью, что Стасу показалось, будто окна не выдерживают ее тяжести и тонко дрожат.
Наконец Шарапов сказал:
– Ну, Лагунов-Ерыгин, будете каяться или пойдете в суд на одних следственных доказательствах?
Лагунов хрипло выдохнул:
– Какие еще, к хренам, доказательства у вас есть?!
– Расскажи ему, Тихонов, про доказательства.
Стас, не поднимая глаз от пола и методически отстукивая ногой такт, монотонным голосом, будто читая обвинительное заключение, рассказывал:
– Четырнадцатого февраля, в понедельник, около половины шестого вы позвонили Тане Аксеновой в редакцию и уговорили ее приехать в гостиницу. Заодно, мол, забрать и забытую ею книжку. Это было через несколько минут после того, как Козак уехал. Таня приехала около семи часов. За это время вы достали из чемодана, собрали ствол и приклад винтовки. В это время дежурная по этажу сдавала белье, в коридоре ходило много народу, поэтому приход Тани остался незамеченным. Вы беседовали с ней немногим более часа, и Таня окончательно поняла, что никакой вы не Лагунов, а именно скрывавшийся больше двадцати лет Ерыгин. Но она не сумела этого скрыть от вас, и вы поняли, что прямо из гостиницы она пойдет в КГБ или к нам. Тогда вы окончательно решили, что положение безвыходное, терять вам нечего – за прошлые зверства все равно полагался расстрел. Вы уже знали, что, выйдя из гостиницы, Таня пойдет перед вашими окнами по пустырю. Затворив за ней дверь, вы заметили, что в коридоре по-прежнему нет дежурной. Вы заперлись, включили на полную мощность радио, погасили в комнате свет, отворили верхнюю фрамугу и встали на стул, оперев ствол винтовки на оконный переплет. |