Замаячила сбоку от колокольни небольшая белая пятиглавая церковь с пестрыми куполами, на удивление хорошо сохранившаяся. Переулок слева уходил вверх, к той самой Большой Якиманке, но Истомин не стал сворачивать ни туда, ни направо, к набережной, а повел свою группу вперед, к парку. Вскоре сталкер увидел железную изгородь, в которой кое-где виднелись такие проломы, словно тут порезвилось стадо слонов. Сталкер с сомнением посмотрел в чащу разросшихся деревьев, неуверенно шагнул в пролом – дальше вела тропинка, протоптанная, похоже, не людьми. Сбоку Датчанин заметил одиночный след огромной лапы, отпечатавшийся в почве. Вдали среди кустов маячили белые силуэты. В ветвях ближайшего дерева вдруг что-то зашевелилось.

– Чегой-то? – спросил Кишка, стекла противогаза которого так и не удалось оттереть как следует. Видел он теперь плохо, и это его явно раздражало. Смысл его вопроса был ясен: ему хотелось понять, зачем командир затащил их в эти непролазные дебри, где их, путников, того гляди, сожрут или растопчут.

– Лучше тут пройдем. От Кремля подальше, – сам толком не понимая, что несет, отозвался Датчанин. Но он уже стал раскаиваться, что завел сюда отряд. Парк непоправимо изменился. Эти джунгли уже почти ничем не напоминали место, где когда-то он был так счастлив. Надо было уходить – пока не поздно. Однако если бы они решили возвращаться той же дорогой, то остальные быстро поняли бы, что приличный крюк, который они сделали, ничем не был оправдан. И сталкеру не поздоровилось бы. Потому Датчанин пояснил:

– Мы сейчас на набережную выйдем – и по ней двинем обратно.

Кишка вскинул автомат, углядев в зарослях белую фигуру. Истомин буркнул:

– Отставить кипеш. Это статуя.

Кишка присмотрелся – и восторженно заржал, оценив девичью фигурку с точеными формами. Чуть дальше опиралась на клюку полусогнутая старуха – словно олицетворяя следующий жизненный этап. Еще какой-то старик подслеповато вглядывался вдаль. Возле него стояло дитя на цыпочках, вытянув ручку, указывая куда-то пальчиком. А над всем этим возвышался на постаменте мужик – высокий, с бородкой, в длинной шинели, каменными глазами всматриваясь куда-то за реку. Кажется, когда-то его притащили сюда с Лубянки – и теперь он озирал окрестности, не удостаивая вниманием людишек у подножия. Напротив смутно просматривался двухэтажный прямоугольник ЦДХ. А вокруг клубился туман.

– Пошли отсюда, – сказал Кишка, которому, видно, тоже стало неуютно.

Саня же, наоборот, подобрал какой-то камешек и кинул вперед, метя явно в одну из статуй. Промахнулся – камень улетел в кусты, и оттуда вдруг выскочило крупное животное и кинулось наутек. Скелетон снова начал икать. Датчанину же вдруг показалось, что они ведут себя как дети на прогулке. Но здесь нельзя было вести себя так. Только не здесь. Он поднял руку, призывая к тишине, и огляделся.

Показалось ему или нет, но бабка с клюкой как будто изменила положение – она словно поворачивалась вслед за ними. И дитя указывало пальчиком, казалось, прямо на незваных гостей – интересно, кому указывало? Померещилось на секунду даже, что тот, высокий, с бородкой, шевельнулся на своем постаменте. Сталкер понимал, что всему виной ночной ветерок, а может, запах каких-то цветов, настолько сильный, что проникал, казалось, даже сквозь фильтры противогаза.