– Поднимайся, сучка! Чуть не заблевала меня.

Я с трудом поднялась. Перевернулась, встала на четвереньки, потом уже на нетвердые, будто резиновые ноги. Натянула брюки, измазав руки в крови и какой-то белесой липкой дряни.

– Кончить тебя, что ли? – задумчиво спросил худой. Он приподнял автомат, нацелил на меня и расхохотался:

– Бух! Бух! Бух! Целка-невидимка поражена.

За его спиной сдавленно ржал второй:

– Да ну ее в жопу! Пошли. Кабель уже протянут, нам сюда не возвращаться. Пусть живет, стерва, сиськи отращивает. А то о ребра чуть синяки себе не набил.

– Да? – обернулся худой и опустил автомат. – И то верно. Пошли, земеля, Все девки наши будут.

Они ушли по тропинке обратно в сторону убежища, а я села прямо на землю и сидела так, пока не перестала кружиться голова. На боковом шве брюк слева была здоровенная прореха – нитки все-таки лопнули, не показалось. Я водила пальцем по полоске проглядывавшей кожи, долго, бездумно. В голове стало пусто. Слез не было. Ничего во мне не было – только серые свинцовые облака над головой. Низкие-низкие, кажется, рукой дотянуться можно. И заросли кустов вокруг крошечной полянки, в которую, как в точку, сошелся весь мой прежний мир.

Когда я вернулась, в убежище был праздник.

Ни техников, оставивших подключенный кабель, ни солдат охраны уже не было. Все наши были веселы. Все, кроме меня. Но я молчала, не признавшись даже маме. Она хотя бы заметила и спросила, что случилось, а вот отец был уже пьян от грибовухи и что-то пытался втолковать дяде Виктору. Слова были непонятными, да и неважно – праздник же. Время размахивать руками от радости и накачиваться до потери сознания грибной бражкой.

День двух маленьких лампочек, раздери их сов…

Через месяц с небольшим у меня был выкидыш. И вот это было действительно больно и на самом деле кроваво – куда там двум бойцам с их оторванными хвостами ящериц между ног. Как я выжила, осталось загадкой – ни врачей, ни даже лекарств не было. Тетка Варвара поила меня какой-то дрянью из местных трав, может быть, это и помогло. Не знаю. Скорее всего, меня сохранила для будущего благодать Великого Черного пламени, в которой и купается до сих пор измученная душа и мое прекрасное тело.

Наверное, так и есть. Сам Черноцвет не ответил на мой вопрос, но я верю ему. В него. В будущее. Ну и ненавижу людей в форме с тех пор, простите уж мне маленькую слабость. Впрочем, людей без формы я тоже только терплю. Иногда очень недолго.

А вот детей у меня нет и никогда не будет. Сам процесс с той небольшой полянки не доставляет мне ни малейшего удовольствия, но приходится иногда ложиться под мужчин. По разным поводам, однако ж без результата. Все к лучшему, нет нужды делить любовь к Черноцвету с другими чувствами, дробить ее на маленьких хнычущих уродов – а другие сейчас и не рождаются.

Но любовь ко мне Пламени – это одно, а вот наказание за то, что я проспала уход проклятого сталкера и его сучки из убежища – это другое. И оно неотвратимо, если я не выполню приказ Черноцвета.

Просидеть неделю в засаде, поджидая удобный момент, чтобы разом положить и мордатого приятеля Ката, и его самого, и так досадно проколоться! Мордатый тоже приговорен, его как раз убрать было бы легче всего – и выходил чаще, сперва по делам, а потом просто пошататься пьяным по поверхности. Но если застрелить – Кат спрячется как черепаха в панцире, а меня начнут искать. Я же предпочла бы избавиться от всех троих – бритая девка, похожая на подростка, тоже в планах – сразу.

Я же – Охотница. Лучший боец Великого пламени, а не припадочная дурочка – стрелять в первую же доступную мишень. Поэтому я ждала. Несмотря на холод, не обращая внимания на довольно неудобную огневую позицию.