Изменить размер шрифта - +

Так вот, первая группа – это хищники. Агрессивные, усваивают лучше всего мясо. Люди с первой группой крови появились на земле раньше остальных. Они самые первобытные. Таких даже вирус или грязная вода хрен свалит.

Вторая группа уже может быть собирателями. Корешки, грибы, травка. И так далее. Самая незащищенная – четвертая группа. Городские жители. Зато через одного гении и интеллектуалы. Но обладатели первой группы крови легко могут ими управлять – за счет агрессии и уверенности в себе.

Особенно в условиях, когда приходится выживать на подножном корме…

Макс помотал головой.

Потом вспомнил лицо придурка, что толкнул его в сортире. И вдруг почувствовал в ладонях знакомый зуд. Сердце билось ускоренно, дыхание учащенное. Бух, бух, бух. От адреналина горели щеки.

Наверное, у меня тоже первая группа крови, решил Макс.

«А еще я бы мог свалить Хунту. Вдвоем с Убером мы бы его точно сделали».

– Вот блин, – чей-то голос.

Макс заморгал. И снова оказался в душной бетонной коробке палаты. Двухъярусные железные кровати. Трудновоспитуемые, толкаясь и потея, заправляли койки, натягивали одеяла до скрипа (не дай бог Хунта найдет складочку) и приводили себя в порядок. Кстати…

Макс оглянулся. А где Убер?

Скинхед сидел на полу рядом с койкой и держался за голову – лицо белое, как бумага. Иногда скинхед принимался скрипеть зубами и раскачиваться. Макс вспомнил изуродованный шрамами затылок Убера и передернулся.

Как он вообще выжил? С такими травмами?

Убер почувствовал его взгляд и поднял голову. Белки глаз красные, страшные.

– Живой, брат? – спросил Макс.

– Ага. Не… обращай внимания… Я в порядке.

– Сомневаюсь.

Убер обхватил ладонями железные столбики кровати, стиснул – пальцы побелели, и начал подниматься. Встал. Посмотрел на Лебедева.

– Профессор, – сказал он через силу, – вы образованный человек… Как называется усилие, от которого мозг болит?

Лебедев оторвался от Сашика, поднял брови – седые.

– Удар в челюсть вы имеете в виду, молодой человек?

Убер, несмотря на изуродованное страданием лицо, засмеялся:

– Ну, и шуточки у вас, профессор!

– Что вы, – сказал Лебедев растерянно. – Я… я вовсе и не думал шутить. Простите.

Убер замолчал, лицо вытянулось – теперь уже не от боли.

– Вы уникальный человек, профессор. Я серьезно говорю. Я с вас балдею.

 

Группу выстроили в межтоннельной сбойке. Традиция. Воспитатели тут носили пижонские белые халаты, а «нянечки» по-простому – что удобней, то и носили. Хунта нависал над низкорослыми воспитателями, как темный засаленный утес.

– Трудновоспитуемый Убер! – начал читать воспитатель.

– Я! – отчеканил скинхед. Макс почувствовал нотки издевки за внешней четкостью ответа.

– Трудновоспитуемый Лебедев!

– Я!

– Трудновоспитуемый Кузнецов!

– Я!

– Трудновоспитуемый Лемешев!

– Я! – откликнулся Макс.

– Трудновоспитуемый…

– У кого жалобы, шаг вперед! – приказал Хунта.

Никто не вышел. Дураков нет.

Младший воспитатель Скобелев (он же Скобля), холеный, самодовольный, в сером фланелевом костюме под белым халатом, повернулся к начальству:

– Товарищ Директор, перекличка закончена. В наличии двадцать шесть воспитанников. Больных нет, отсутствующих нет. Отчет сдал младший воспитатель Скобелев.

Быстрый переход