– Ну, пиздец теперь, чо… Я о тебе тоже не слышал.

– Явно охуевший тип. – Кот хохотнул. – Хорошо. Драться умеешь, инвалид?

Хаунд оскалился опять, стараясь не обращать внимания на пульс в висках. Накопившаяся злоба давила изнутри алой упругой силой, желала не стоять и пытаться не провоцировать. Злоба звала забрать побольше и укотрупить пострашнее, залив все вокруг кровью хотя бы парочки ублюдков перед смертью.

– А ты железки сними, там и посмотрим. Не зассышь, родной?

– Он мне нравится. – Кот кивнул мыслям. – Беру, беру, мать твою, лохматый. Костя, рассчитайся.

Спирин спохватился, успев дать подзатыльник открывшему пасть Пантыкину.

– Так это самое…

– Ну, чего еще? – Кот удивленно уставился на него.

– Мы ж о цене не договорились.

– Чего ж ты такой нудный-то, а, земляк? Притащил не кондицию, необученную злобную тварь, и какие-то права еще качать вздумал?

– Отлучу гниду! – пожаловался в пустоту перед собой не прекращавший жевать капусту и не смахивающий остро пахнущие лохмотья с рыжей щетины Антоныч. – Слышал, Спирин, месяц сюда появляться не будешь, до самых дождей. Жри чо хочешь и печку топи хоть коровьим говном.

– Антоныч, да я!

– Да иди ты, Спирин в пиз…

– Тихо-тихо, Антоныч! – Кот похлопал распорядителя по плечу. – Не горячись. Парни тебе отбашляют, договоришься. Костя, рассчитайся золотом с нашими отважными охотниками за головами. Эдакую зверюгу привести – не каждый сможет.

– Точно, – расплылся дебилушка Пантыкин. – Мы это, ну…

– Герои, чо уж. – Кот налил в кружку, махнул и занюхал рукавом. – Костя?!

– Считаю, – буркнул тощий и сивый из братвы. – Семь штук, двадцать коронок получается. На, Спирин, держи.

Спирин, глядя на стукнувшее по столу, сглотнул. Хаунд, скалясь, откровенно глумливо гоготнул.

– Эт чо? – Свинорылый оторвал глаза от досок и лежащей на них платы. – Это ж…

– Это, мать твою, золото! – рявкнул наконец-то разозлившийся Кот. – Нехеровое такое золото, используемое еще лет за двадцать до войны стоматологами. Не окислившееся, чистое, натрешь, так хоть брейся в них.

Спирин, рассматривая валявшиеся на столешнице старые зубные мосты, все сглатывал и сглатывал. Кот, морщась, покопался в подсумке и кинул блистер с уже невидимой надписью.

– Да хер с тобой, золотая рыбка, бери еще антибиотики. И вали отсюда. Или забирай свое чувырло и все равно вали. Ну, чего выбираешь?

Чуть позже, когда Хаунду примеряли новый ошейник, Пес неожиданно понял, что список необходимых убийств, так нужных в последующем для возмещения морального ущерба, пополнился еще и распорядителем, рыжим Антонычем. Эта сука для порядка и приучения к нему на правах блюстителя дисциплины приказал всыпать ему тридцатник горячих, заработав плевок Хаунда на носок сапога. Били те самые крепыши с палками, обтянутыми кожей.

А это, чего тут спорить, тянуло на сложные и множественные переломы. Конечностей и прочего опорно-двигательного Антонычевского аппарата, само собой. Пусть и не скоро. Пока не скоро.

Дорога ярости 3

Байки ревели по бокам и сзади. Три штуки эндуро и одна, сурово-громоздкая как линкор «Тирпиц», колясочная халабуда. Не скоростная, неповоротливая, да… зато с пулеметом в люльке.

– Сука!

Зуб ударил ладонями по рулю. От злости на все вокруг и на себя в первую очередь вскипал мозг. А так нельзя.

– Да и хер с вами.