— Мэтт, ты где-нибудь тут есть?

Но произносит это нерешительно, вполголоса, так что ее и не слышно на самом деле за гудением, жужжанием, стрекотом, щебетом и хлопаньем крыльев — за голосами этого кишащего живностью мира. У нее, может быть, нет больше права звать его? Чего только она тут не думала, этим, верно, его и оттолкнула? Ее мысли, как злые чары, перенесли его отсюда куда-то, и осталось одно воспоминание…

Надо бы тебе знать, Мэтт, что девочки говорят, чего вовсе и не думают. Почти всегда. С девочками происходят разные вещи, а они только сами удивляются. Себя обычно хуже всего понимаешь. Не узнаёшь сама себя, Мэтт. Слушаешь себя и диву даешься. Слушаешь и приходишь в отчаяние. Будто кто-то посторонний вторгся и сделал по-своему. Как вражеская оккупация. У мальчишек тоже так бывает?

Абби вынула из своего синего чемоданчика блок-флейту, она на ней играла в школьном оркестре. Печаль просилась на музыку. Мелодия полилась подходящая, но трудно играть, когда хочется плакать. От этого было еще печальнее.

Абби сидит на камне и наигрывает свою песенку.

Гудение, жужжание, стрекот, щебет.

И такая печаль…

17

И Мэтт появился из-за ствола акации (он там прятался), изнывающий от зноя, весь красный и словно бы слегка не в себе, рубашка расстегнута на три пуговицы вниз, пиджак и галстук болтаются за плечом на палке, будто на вытянутой третьей руке. Еще немного, и он, кажется, задохнулся бы в этой одежде. А может, он прямо тут материализовался из воздуха. Она изрубила его тело на куски, разбросала во все концы света, а они вдруг сбежались вместе и срослись! Абби представила себе это и даже испугалась.

Вроде колдовства. Так сказать, магическая сила любви.

Или это песенка, которую она тут играла, развеяла злые чары и на этом вся выдохлась, прекратилась? Вдруг, на середине такта, звук иссяк, и ничего больше не игралось, ни единой ноты не осталось в голове, вместо флейты в руке — мертвая деревяшка. А долго ли она играла? Сколько времени прошло? Это время — особенное, его часами не измерить.

— Не знаю я, — жалобно проговорил Мэтт, — не знаю, слышишь? Не знаю, в какую игру ты со мной играешь, но только я больше не могу.

— И я тоже не могу, Мэтт. — Как просто это сказалось. И ничего страшного.

— Тогда перестань. — У него и правда вид безумный, он, конечно, ничего не понял, ни раньше, ни теперь. — Ты что, хочешь, чтобы я окончательно помешался? Неужели девчонки все так выкаблучиваются?

— Наверно. Разве другие твои подружки не выкаблучиваются?

— А ты думаешь, я их коллекционирую? Как марки? Нет у меня других подружек. Послушай, нравлюсь я тебе или нет? Может, я тебе противен? Я так больше не могу.

— Ты уже это говорил.

— Могу и еще раз сказать, Элен — или как там тебя зовут.

— По правде-то Абби.

— Как это — Тоаби?

— Абби. Так меня зовут.

— Ну вот, опять… Нет, не могу я… И не хочу, вот что! Я хочу домой, к маме, понятно?

Вот бы сейчас большой кусок стекла и прыгнуть на него обеими ногами! Он схватил свой портфель. Волосы у него стали чуть ли не дыбом.

— Мэтт, не уходи! — Получилось жалобно и пронзительно.

Он крикнул в ответ через плечо:

— Может, скажешь, почему?

Она вскочила, даже подпрыгнула, волосы упали на глаза, выступили слепящие слезы, сердце стучало прямо в ушах, блок-флейта покатилась по земле — скорей обнять его, покрыть лицо поцелуями.