Там был и он, светящаяся точка разума, порхавшая среди дрейфующих рифов памяти. Временами, плывя среди бездумной пустоты, не терзаемый ни воспоминаниями, ни страхами, избавившись от всех мыслей, кроме примитивного сознания собственного я, он чувствовал удивительную свободу — легкость, беззаботность, молодость снова возвращались к нему. Но когда этот невинный огонек натыкался во тьме на риф памяти, возвращалось сознание вины, неискоренимый, тяжкий стыд, причины которого он давно уже забыл; он уже не мог представить, каким образом можно избавиться от этого груза.

Однако в этой пещере воспоминаний Русель жил не один. Иногда из мрака раздавались голоса, даже мелькали лица неопределенного возраста, с размытыми чертами. Здесь были и Дилюк, его брат, и Андрес, и Рууль, и Селур, и еще кто-то. Русель прекрасно знал, что они давно мертвы и в живых остался лишь он один. Он смутно помнил, что установил перед собой их виртуальные изображения в качестве утешения, способа сосредоточить внимание — черт подери, просто для компании. Но сейчас он уже не мог отличить фотографию от миража, сна, шизоидной фантазии, порожденной его полуразрушенным мозгом.

Однако Лора никогда не появлялась перед ним.

Самой частой гостьей была Андрес, хладнокровный Фараон, его последняя спутница.

— Никто не говорил, что это будет легко, Русель, — сказала она.

— Ты это уже сто раз повторяла.

— Повторяла. И буду повторять, пока мы не достигнем Большого Пса.

— Большого Пса?..

Это их место назначения. Русель опять забыл об этом, забыл, что все это хотя бы теоретически должно закончиться. Дело было в том, что мысли о начале и конце заставляли его вспомнить о времени, а здесь он всегда ошибался.

Сколько? Ответ прошелестел в его сознании. Круглое число? Прошло двадцать тысяч лет. Осталось около пяти тысяч. Разумеется, это смешно.

— Русель! — рявкнула Андрес. — Тебе нужно сосредоточиться.

— Ты ведь даже не Андрес, — проворчал он.

Она скорчила гримасу притворного ужаса.

— О нет! Давай не будем придумывать экзистенциальных ловушек. Просто сделай то, что должен, Русель.

И он с неохотой, собрав остатки внимания, отправил виртуальный «глаз» в недра Корабля. Он смутно осознавал, что Андрес сопровождает его, парит рядом, словно тень.

Русель нашел то место, которое по-прежнему называл деревней Дилюка. Разумеется, каркас коридоров и кают остался прежним, изменить его было невозможно. Но с тех пор, как он видел все это в последний раз, даже временные перегородки, которые каждое поколение переделывало на свой лад, остались нетронутыми. Люди больше не занимались таким делом, как созидание.

Он забрел в тесную квартирку, где когда-то жил Дилюк. Мебель исчезла. В углах комнаты ютились гнезда — беспорядочные кучи тряпок и пластиковых стружек. Он видел, как люди брали из систем регенерации стандартную одежду и тут же разрывали ее на куски, чтобы соорудить себе грубые лежбища. В комнате стоял смешанный запах мочи, кала, крови и молока, пота и спермы — основных выделений человеческого организма. Но члены экипажа были безукоризненно чистыми. Раз в несколько дней мусор выметали и отправляли на переработку.

Вот как теперь жили люди.

Стены и переборки Корабля поддерживались в чистоте и сияли, как и все поверхности, пол и потолок. Одну из перегородок драили так старательно, что со временем она стала полупрозрачной: еще пара поколений, подумал Русель, и они протрут ее насквозь. Экипаж по-прежнему выполнял свои основные обязанности; потеряв столь многое, люди сохраняли этот обычай на протяжении тысяч лет.