Не хочу. Не хочу рассказывать дальше.

Черт возьми, да поройтесь в старых газетах, если уж вам так хочется узнать, как погибла Пия!

Не могу больше думать об этом — по крайней мере, сегодня.

Теперь я научилась не вспоминать, однако на это ушло много времени. Думать об этом — все равно что ковырять незаживающую рану. Наверно, лет в семьдесят, когда у меня начнется милосердный Альцгеймер, я смогу об этом забыть.

Вот вырезка из газеты, я ношу ее в кошельке, в специальном пластиковом кармашке. С другой стороны я приклеила божьих коровок, звездочки и черепа.

ДЕВОЧКА ПОПАЛА ПОД ПОЕЗД

В четверг вечером шестнадцатилетняя девочка попала под поезд, прибывавший из Стокгольма в 22.15. Несчастье произошло в северной стороне озера Трехёрнинг, у поворота железнодорожной насыпи. На этом отрезке пути обзор ограничен, в непосредственной близости от дороги постройки отсутствуют.

Незадолго до происшествия в полицию поступил анонимный звонок от женщины, которая сообщила о несчастном случае, произошедшем в том самом месте. Полиция и «скорая помощь» незамедлительно выехали на место и обнаружили возле путей изуродованные останки девочки.

В ходе расследования полиция констатировала, что ранее в тот же день девочка расспрашивала сотрудников железнодорожных касс на Центральном вокзале, какой отрезок пути в радиусе мили от города находится вдали от жилых построек. Ее велосипед был найден у места происшествия. Состав преступления отсутствует. Полиция предполагает, что звонок поступил от самой девочки.

Машинист поезда, ставший первым свидетелем этого чудовищного события, находится в состоянии шока. Он отправлен на лечение в антистрессовую группу Региональной больницы.

В ту ночь Йенни дежурила в больнице. Я так никогда и не увидела тело Пии, не узнала, насколько она была изуродована. Но я всегда буду благодарна Йенни за то, что она зашла ко мне по дороге с работы.

В понедельник в шесть часов утра кто-то позвонил в дверь. Я проснулась оттого, что мама пыталась меня растолкать. Она была страшно недовольна, что ее разбудили в такую рань, и пробурчала, что я должна сказать «своим подружкам», чтобы приходили в гости пораньше — ей казалось, что времени часов двенадцать ночи. На маме был лишь халат.

Помню каждую мелочь.

Йенни ждала в коридоре. Она взяла меня под руку, повела в гостиную и усадила на диван. Лицо у нее было мрачное и опухшее.

— Ты знаешь, Пию задавило, — сказала Йенни. — Она мертва. Я решила, что ты должна сразу об этом узнать.

Йенни умница. Она ни словом не обмолвилась о самоубийстве, о поезде, ни о каких этих жутких подробностях, которые постепенно всплывают и дают ответы на все вопросы.

Узнаю свою Пию: она позаботилась о том, чтобы какой-нибудь малыш случайно не нашел бы ее и не мучился кошмарами всю свою жизнь.

Все, хватит об этом. Вот только расскажу об одной странной штуке. Когда я думаю о Пии, я ни за что не могу вспомнить, как она выглядела, не вижу перед глазами ни одной черты лица. Могу ответить на вопросы о цвете волос, глаз, о росте, а лицо словно осталось пятном у меня на сетчатке. Такие пятна обычно ускользают, если пытаешься зафиксировать их. Отчего это, я не знаю. Мне так стыдно, что я не помню ее.

ИЮНЬ

Летаргический сон?

Конечно, мне не стоило идти на похороны. Вот бред! Ведь это значило бы признать, что она мертва.

Признать, что тогда в столовке мы наклеили вместе последнюю божью коровку, что кто-то развесит картины на холодных стенах ее комнаты, что, когда я буду подавать мяч на баскетболе, его примет Бетте. Нетушки, Пия, меня не обманешь! Кончай придуриваться!

— Именно поэтому ты и должна пойти! — ответила мама, когда я с виноватой улыбкой объясняла, почему не пойду.