В столовке я сижу совершенно одна, народ обходит мой стол за версту. Но я все же тащусь к другим.

— Черт, почему вы меня подставили? Зачем стали отвечать? — говорю я, приклеив к губам тупую улыбку.

Молчание.

— Слушай, ну он же был в хорошем настроении. У него ведь тоже есть свои чувства. Ты сама его довела.

Я просто оглохла и онемела. Не могу поверить своим ушам.

Когда слух вновь вернулся ко мне, я услышала, как они рассуждают о том, что же делать.

— Я наконец-то сделала, а вы, придурки несчастные, меня не поддержали! — крикнула я. — Хоть мы и договорились.

— А мне показалось, что ты отвечала на вопросы вместе со всеми, — сказал Нильсон, и все вышли из-за стола.

Так я снова осталась в дураках.

Палач меня возненавидел. Придурки одноклассники — тоже. Я и сама прониклась к себе ненавистью.

* * *

После этого на физре мы с Пией взяли временное освобождение и пошли прогуляться.

— Да им просто стыдно, — сказала Пия. — Чем больше они стыдятся, тем сильней на тебя наезжают.

— И что же мне делать?

Ох, Пия…

Черт, черт, черт! Как ты могла оставить меня с этими идиотами? Не могу тебе этого простить. Была б ты здесь, я бы тебя огрела сумкой с учебниками.

Теперь мой единственный собеседник — стена. Бывают дни, когда я, обхватив голову руками, утыкаюсь в колени, лишь бы не разбить башку о стенку изо всех сил.

НОЯБРЬ

Велосипедная стоянка для моего любимого

Маркус…

Я люблю тебя вот уже три года!

Мама говорит, нужно приучить себя говорить «влюблена», а не «люблю», ведь именно это я имею в виду. Любовь — это нечто большее, неведомое соплячкам вроде меня, считает она. По большому счету нет разницы между любовью к мужчине, ребенку и матери, но я пока этого не понимаю. Влюбленность тоже может быть сильной, но продолжаться вечно она не может, иначе просто сойдешь с ума.

Именно так она и говорит, хотя не знаю, с какой стати я должна прислушиваться к ее мнению в этом вопросе. У нее у самой в жизни одни проблемы как с влюбленностью, так и с настоящей любовью, сплошной бардак. Как я уже говорила, они с папой в разводе, и осенью у нее начался разлад с Инго, моим отчимом.

Слово «влюбиться» мне не нравится. Оно как будто бы означает, что ты совершил какую-то ошибку: «вляпался» или «врезался», не говоря уже о «влип». То есть ты как бы любишь кого-то, но потом все идет наперекосяк и ты уже не любишь, а «влюблена».

Маркус — совершенно обычный парень. Впервые я увидела его на районном соревновании, когда мы учились в седьмом классе. Он метал дротики и был красив, как бог, мускулы на животе ну прямо как кубики. Одна из девчонок, тусовавшихся возле спортивной арены, взяла его футболку и, зажмурившись, зарылась в нее лицом. На этих соревнованиях я должна была прыгать в длину, потому что все обычно думают, будто люди высокого роста хорошо прыгают в длину. Ага, так и есть. Я прыгаю и в длину, и в высоту, только не могу делать это по отдельности. Я одновременно рвусь в высоту и в длину, из меня вышла бы замечательная кенгуру.

В тот день наша школа лидировала, и я превзошла себя, завоевав второе место. В финале я должна была соревноваться с девчонкой из другой школы. Надо было сделать лишь одну удачную попытку, такую же, как до этого, чтобы выиграть. Весь наш класс прилип к ограждениям и скандировал: «Лин-не-я! Лин-не-я! ЛИН-НЕ-Я!»

Ринувшись вперед, я сделала три неудачные попытки, три неудачных прыжка подряд, и уселась, глядя на свои кроссовки, под веселые крики парней из класса: «Линнея, попрыгунья ты наша!»

— Вы только посмотрите на эту попрыгунью стрекозу! — голосил маленький косоглазый придурок по имени Тобба, который едва доставал мне до пупка.