У стен Тульской крепости протекала река Упа, а сам город лежал в низине. И вот один из царских воинов, некий дворянин Кровков, подал челобитную, в которой предлагал затопить Тулу, перегородив реку: «и вода де будет в остроге и в городе, и дворы потопит, и людем будет нужа великая, и сидеть им в осаде не уметь». Идею приняли не сразу, она показалась царю фантастической. Но никак иначе взять город было нельзя, и решили попробовать.

Сначала вдоль низкого берега Упы возвели дамбу длиной в полкилометра, чтобы вода не растеклась по равнине. Потом заперли реку: каждый ратник притащил на себе по мешку с землей, и так перегородили течение. Тем временем подошла осень, и дело довершили дожди.

Скоро Тула превратилась в озеро, из которого торчали крыши домов и стены кремля. Осажденные сгрудились на немногих сухих участках, почти все припасы погибли. «И людем от воды учала быть нужа большая, а хлеб и соль у них в осаде был дорог, да и не стало», – пишет очевидец. К тому же еще начались болезни.

Отрезанным от внешнего мира защитникам казалось, что подмоги ждать неоткуда и надеяться не на что (в этом, как будет видно из следующей главы, они ошибались). Болотников начал переговоры о капитуляции, но не безоговорочной, а на определенных условиях: царь должен был поклясться, что никого из повстанцев не казнит.

Шуйский пообещал, и 10 октября 1607 года после трех с лишним месяцев «сидения» гарнизон сдался. Иван Болотников, преклонив перед царем колени и положив себе на шею саблю, сказал, что верно служил «тому, кто называет себя Дмитрием», и так же верно будет служить царю Василию.

Единственным, кого предали смерти, был Илейка-Петр, посмевший объявить себя царевичем. Остальных повстанцев Шуйский помиловал, но предводителей взял под стражу и разослал по отдаленным тюрьмам. Болотникова отправили на север, в Каргополь. Там этого опасного человека, выждав некоторое время, сначала ослепили, а затем «посадили в воду», то есть утопили.

Но подавление болотниковского восстания не принесло покоя ни «замутившейся» стране, ни слабому монарху.

Двоевластие

Новый Лжедмитрий

Причина покладистости, которую проявил царь в переговорах с Болотниковым, объяснялась просто. Затягивать осаду было ни в коем случае нельзя. Тот, кого повстанцы уже отчаялись дождаться, наконец появился: живой Дмитрий, и он шел к ним на выручку. Если бы в Туле об этом узнали, ни за что бы не сдались.

Самозванец, известный в истории под именем Лжедмитрия II, или Тушинского Вора, не имел никакого отношения к интриге Михайлы Молчанова. У новой авантюры были другие создатели. В отличие от первого Лжедмитрия, второй был не столько инициатором событий, сколько жертвой обстоятельств – можно сказать, «самозванцем поневоле».

Кем на самом деле был этот проходимец, опять-таки в точности неизвестно. На первых порах ходили слухи, что он поповский сын – то ли Митька, то ли Матюшка. Родом он был, по-видимому, из Белоруссии, так что говорил и по-русски, и по-польски.

Дотошные иезуиты, проведя расследование, пришли к выводу, что самозванец был крещеным иудеем Богданкой. Эта идея впоследствии очень понравилась официальной Москве. После гибели Лжедмитрия II объявили, что в его вещах найдены бумаги на еврейском языке и талмуд – то есть получалось, что злодей тайно держался чужой религии.

Очень вероятно, насчет иудейства – выдумка, призванная подчеркнуть «неправославие» Тушинского Вора, однако несомненно он происходил из белорусских социальных низов. Манеры, речь, весь стиль поведения выдавали в нем простолюдина.

Правдоподобней всего выглядит версия, согласно которой самозванец был сначала учителем в Шклове, а потом слугой у могилевского попа.