Тут стражники местные прибежали, но французы, которые с англичанами дрались, не выдали меня, а, наоборот, помогли из города бежать. А один охотник за бобрами, Жаком его звали, с собой взял, сказав, что пока все это дело не забудется, мне лучше бы в лесу пожить, от людей подальше. Потом можно будет вернуться в Квебек и наняться на корабль, идущий в Европу. Оттуда же и до России рукой подать…

Добрались мы с Жаком до хутора, на котором жили дикие люди, индейцами называемые. Это я потом узнал, что они разные бывают и друг друга часто не понимают. А так, поначалу, мне они показались одинаковыми, все на одно лицо. И бабы у них – те, к кому я попал, их называли «иаконкве» – тоже на наших не похожи. Но среди них были молодухи ничего, на лицо пригожие.

Узнал я и как племя именуется, в которое меня Жак привел. Французы называли их «макуасами», сами они себя – «каниэнкехака», а если по-русски – «людьми кремня». Мужики у них были хорошими охотниками, но смотреть на них было страшно – головы выбриты, словно у каторжан, лишь клок волос торчит. А как на войну идти, так еще и размалевывали себя красками страхолюдно. Воевать же они любили, нападали друг на друга, по поводу и без повода, чаще всего на таких же, как они, индейцев. Бились жестоко, а если в плен кого и брали, то мучили немилосердно.

Но меня они встретили хорошо. А когда узнали, что я в кузнечном деле разумею, да и плотницкое знаю, так вообще зауважали. Даже жену мне нашли, правда, не девку, а бабу вдовую, с двумя детишками – парнем и девкой. Мужа ее медведь задрал на охоте, так и жила она одна, без мужика, бедствовала. Сама она еще не старая была, моя ровесница, и на лицо пригожая. Белое Облачко ее звали. Красивое имя. А мне они тоже имя дали. Стали называть Ононтио – «огромный», «большой» на их языке. Я и вправду был выше их мужиков.

Вот так мы и начали жить с моей супругой невенчанные. Ведь где в лесу священника найдешь-то? Можно было, конечно, в Квебеке у кюре тамошнего повенчаться, только мне тогда в город лучше было не соваться. Да и не любил я папистов. Хотя были среди них и хорошие, душевные люди. Вон Жака взять. Он мне из Квебека инструменты кузнечные и слесарные привез, недорого взял. Я с ним шкурками рассчитался – вспомнил о самодельных ловушках, которые у себя в Кончанском делал. Стал их ставить, вот и пушнина появилась. Индейцы на них смотрели, удивлялись и лишь головами качали.

Стал я с женой своей жить-поживать, да добра наживать. Поселились мы отдельно, хотя тамошние индейцы живут все вместе в длинных домах – под одной крышей весь их род. Строят дом они всем скопом – созывают молодых парней и девок из селения. А за работу потом рассчитывались угощением. Работают они споро – день-два и дом готов. Правда, строили они дом не как у нас. Не рубили сруб, а ставили из дерева каркас и покрывали его корой. Селения их обычно состоят из одного-трех десятков таких домов, а то и больше. Хотя «люди кремня» и слывут храбрыми и воинственными, но свои деревни они на всякий случай огораживают высоким тыном.

Здешние бабы хотя мужей и слушают, но власть в племени имеют большую. Без их совета вожди ихние ничего не делают. Без согласия женского мужики не могли объявить войну, а сын не мог пойти в военный поход без согласия матери. В мирное время у них самый главный в роду «сахем». Все сородичи стоят друг за друга, помогают, мстят за обиды. Только вот выбирает этих самых сахемов самая старшая из баб местных – таких «сахема» называют. Меня как бы приняли в род, но все равно посматривали косо. Наверное, потому что мы с моей женкой жили отдельно. Я срубил избу, рядом устроил кузню, словом, хоть и со всеми, но как бы и сам по себе.

Родилось у нас двое детишек – сын и дочка. Я им русские имена дал: Андрей и Василиса.