— Это почему же, Владислав Григорьевич?

— Как — почему?! А если придется отступать? Мне же за ним, молодым, не угнаться, — уже откровенно потешался он.

Ибрагим вспыхнул как спичка и с жаром заговорил:

— Я… побегу?! Да я умру за Абхазию! Я…

— Верю! Верю! Но умирать не надо. Абхазии ты нужен живым! — остановил Председатель, сделал шаг навстречу и крепко обнял.

У Ибрагима все поплыло перед глазами. Он уже не помнил, как под руку с Кавказом вышел из кабинета, как спускался по лестнице и оказался во дворе. Всем своим существом будущий телохранитель продолжал оставаться там, в тесном, заваленном картами кабинете Председателя, крепкое рукопожатие которого согревало ладонь. На его лице продолжала гулять блаженная улыбка, а каждая клеточка молодого и сильного тела пела от радости. В Лондоне и Стамбуле о таком счастье он не смел даже мечтать. Все происходящее казалось каким-то фантастическим сном. Ему предстоит стать «тенью» самого Председателя!

Он все еще не мог поверить, теребил Кавказа за рукав и повторял как заведенный:

— Я буду рядом с ним?! Это правда?!

— Правда! Правда! — заверил Кавказ и, мягко подтолкнув к машине, поторопил: — Садись! Сейчас проедем в одно интересное место.

— Какое?!

— Скоро узнаешь, — загадочно улыбнулся он, втиснулся на переднее сиденье УАЗа и спросил: — Эрик, помнишь то место, где на прошлой неделе брали диверсантов?

— Да! — подтвердил тот.

— Тогда чего ждешь? Заводи!

Трудяга армейский уазик сердито фыркнул изношенным двигателем и, выпустив клуб сизого дыма, выехал со двора. Ибрагим откинулся на спинку заднего сиденья и ушел в себя. Он все еще жил впечатлениями от встречи с Председателем и, закрыв глаза, вспоминал каждый жест, каждое произнесенное им слово.

Позади остались окраины Гудауты, и УАЗ, вырвавшись на приморское шоссе, на удивление резво покатил вперед. Перед Новым Афоном они свернули на проселочную дорогу и по разрушенному бомбежками и оползнями серпантину добрались до горной долины. После крутого спуска, сразу за мостом над горной рекой Кавказ распорядился:

— Тормози, Эрик! Приехали!

Взвизгнув тормозами, УАЗ остановился, Кавказ первым вышел на поляну и по едва заметной тропке стал спускаться к реке. Ибрагим с любопытством оглядывался по сторонам и едва поспевал за ним. Попадавшиеся на глаза источенные дождями и ветрами развалины домов говорили о том, что когда-то на этом месте находилось горное село, и вскоре эта догадка подтвердилась.

Кавказ вышел к кладбищу, обогнул свежую воронку и остановился у потемневшей могильной плиты. Ибрагим вопросительно посмотрел на него, а он, ничего не сказав, смахнул с нее опавшие листья и отступил в сторону.

Под лучами солнца проступили едва заметные буквы, и Ибрагим остолбенел. Не веря собственным глазам, он осторожно опустил руку на плиту. Под дрожащими пальцами буквы ожили и заговорили: «Апсар Атыршба, Коса и Арсол Авидзба».

Старые предания, передававшиеся из поколения в поколение в роду Авидзба, сегодня самым непостижимым образом пришли к нему наяву.

Ибрагим, словно живую, нежно погладил плиту и тихо прошептал:

— Я вернулся к вам. Я… Я дома! — А через мгновение из его груди вырвался пронзительный вскрик: — Ты слышишь, даду? Я вернулся! Я вернулся!!!

Суровые горы ожили и ответили на этот зов потомка махаджира раскатистым эхом. Оно еще долго гуляло по склонам Химса, на которых полтора столетия назад стояли насмерть Арсол, Коса Авидзба и Апсар Атыршба, защищая свою землю, свой дом и свою Абхазию.

Глава 2

Вершина горы Химс терялась в густых облаках, а у ее подножия тут и там яркими всполохами разрывали кисельную пелену тумана выстрелы артиллерийских батарей.