— Клянусь непесами, я притумал кое-что: вы поетете на перег и сломаете сепе ногу.

— Сломаю ногу?! И получу нахлобучку от капитана, ты этого хочешь?

— Нет, масса Тихоня. Вы ломаете ногу — капитан оставляет вас на перегу и меня тоже, чтопы ухаживать за вами.

— Но скажи, ради Бога, зачем мне ломать ногу и как её сломать?

— Не на самом теле, масса Тихоня, а только понарошку! Потолкуйте с массой тон Филиппом, он вам это устроит. Если человек ломает ногу в семи местах, его нельзя перевозить на сутно.

— В семи местах? Что-то уж очень много, Мести. Ну хорошо, я подумаю.

Джек вернулся к Гаскойну, и они обсудили выдумку Мести. Гаскойн одобрил её, посчитав этот план выполнимым.

— Нужно устроить так, чтобы нас выбросило из двуколки — ты бы притворился, что сломал себе ногу, — сложный перелом, конечно, а я бы отделался сломанной рукой, тогда бы мы оба остались на берегу, и Мести стал бы ухаживать за нами.

— Превосходный план! Я не возражаю, если и на самом деле сломаю ногу. Во всяком случае, постараемся опрокинуть двуколку.

— Но дадут ли нам отпуск накануне отплытия?

— Да, я уже два дня не был на берегу. Мне не хотелось появляться у дона Рибьеры с тех пор, как Агнесса рассказала о поповских штучках, а мои вещи всё ещё на берегу. Я попрошу увольнение на несколько часов для того, чтобы забрать их.

На следующий день наши мичманы попросились в отпуск на берег и, получив разрешение у первого лейтенанта, поспешили в гостиницу, куда они вызвали дона Филиппа и посвятили его в свой план. Он охотно пообещал оказать им своё содействие, ибо всей душой поддерживал намерения Джека и своей сестры пожениться и опасался, что отец Томазо наверняка воспользуется отсутствием Джека, чтобы помешать их браку, пустив в ход своё влияние на мать Агнессы. Он обратился за помощью к полковому хирургу, который сразу же согласился участвовать в обмане.

В то же утро наши мичманы уселись в двуколку, покатались по улицам и, подъехав к гостинице, где остановился капитан Вилсон, пустили лошадь во весь опор. Стоя у окна гостиницы, капитан увидел, как Джек и Гаскойн промчались мимо, и, когда их двуколка поравнялась с казармой, её колесо наехало на бортик тротуара, и они вывалились из двуколки. Мичманы не получают серьёзных повреждений в таких случаях, а Джеку и Гаскойну повезло даже вдвойне — при падении они получили превосходные кровоподтёки и ссадины, что было просто необходимо для успеха их предприятия. Дон Филипп находился рядом. Он позвал солдат и велел им отнести наших плутов в казарму. Вызвали хирурга, который раздел их и наложил лубки на ногу Джека и на руку Гаскойна. Их уложили в постель, оставив на лицах кровь и ушибы in status quo ante для пущей убедительности, а дон Филипп послал своего денщика к капитану Вилсону якобы от командира, чтобы сообщить ему о том, что два его офицера попали в аварию и теперь лежат в лазарете с тяжёлыми повреждениями.

— Бог мой! Это, наверно, мистер Изи и мистер Гаскойн, — сказал капитан Вилсон, когда ему передали это известие. — Я только что видел, как они промчались мимо окон как сумасшедшие. Рулевой, возьмите мою шлюпку и привезите ко мне судового хирурга, я буду в казарме.

Капитан Вилсон надел шляпу, перепоясался перевязью со шпагой и поспешил в казарму, чтобы узнать, велико ли несчастье. Дон Филипп постарался не попадаться ему на глаза, поэтому один из офицеров проводил капитана в лазарет. Он нашёл своих мичманов в постелях. У их изголовья проводили консилиум два хирурга, полковой и армейский. Рядом стояли санитары, держа в руках успокоительные лекарства. Благородные медики приветствовали капитана Вилсона и с весьма озабоченным видом завели бесконечный разговор о переломах, ушибах, ранениях и т. д.