Сталин согласился и велел написать о процессе над Савелием Литвиновым. Газетная заметка появилась 29 января 1930 года. Позиция Москвы: брат Максима Максимовича авантюрист, обманувший Советское государство.

Дело рассматривал французский суд. Процесс начался в январе 1930 года. Присяжные должны были решить вопрос: Савелий Литвинов — жертва интриги или же преступник. Тем временем Максим Максимович уже стал наркомом.

История с братом доставила ему много неприятных минут.

Адвокат советского торгпредства пытался укорить Савелия:

— Вы носите знаменитое имя. Ваш брат — министр иностранных дел республики, занимающей одну шестую часть всего земного шара. Вы пытались спекулировать на этом славном имени. Вы хотели смешать вашего брата с грязью так, как это делают эмигранты… Подумать только, брат любит вас! Да, этот сильный человек имел слабость: он не мог отречься от брата, он заботился о вас, он хотел устроить вас на службу.

Но Савелий рассказал немало любопытного о более чем сомнительных финансовых операциях советских учреждений за границей. Савелий свалил всю вину на одного из руководителей Наркомата торговли Владимира Захаровича Турова (Гинсбурга), который был убит в Москве при невыясненных обстоятельствах. Турова похоронили на Новодевичьем кладбище.

А Савелий Литвинов утверждал на суде, что выполнял приказ Москвы, добывая деньги для Коминтерна. Когда разгорелся скандал, Турова убрали как нежелательного свидетеля.

— А если бы я не подчинился приказу, то и меня уже давно не было бы в живых, — добавлял Савелий Максимович.

Суд оправдал Савелия Литвинова. «Правда» откликнулась заметкой под заголовком «Гнусный акт французского «правосудия».

Эта скандальная история не повредила Максиму Максимовичу, как и разговоры о том, что он примыкает к «правым» — Николаю Бухарину и главе правительства Алексею Рыкову. Вместе с тем Сталин писал Ворошилову из Сочи в 1929 году, где отдыхал: «Держитесь покрепче в отношении Китая и Англии. Проверяйте во всем Литвинова, который, видимо, не симпатизирует нашей политике».

Но при этом Сталин доверял Литвинову. Не много в истории советской дипломатии найдется такого рода телеграмм, как та, которая была утверждена на заседании политбюро в мае 1931 года. Она адресована Литвинову, участвовавшему в заседании подготовительной комиссии по разоружению в Женеве: «Ваши выступления в Женеве политбюро считает правильными по существу и безупречными по форме и тону. Не возражаем против участия во всех названных вами Женевских комиссиях и подкомиссиях в форме, в которой вы найдете целесообразным».

Максим Максимович чувствовал себя уверенно. В 1935 году Литвинов обратился с подробным письмом к секретарю ЦК Ежову, который пользовался поддержкой Сталина и входил в силу:

«Многоуважаемый Николай Иванович.

Я вынужден написать Вам о своей охране. Я свыше 10-ти лет езжу подряд ежегодно за границу как по служебным делам, так и для лечения, но до последнего года всегда обходился без всякой охраны. Много раз ГПУ предупреждало о якобы готовящихся на меня покушениях, но все это оказывалось вымыслом. Информаторы НКВД, зная о моих частых поездках за границу, сочиняют информацию, которая, вероятно, хорошо оплачивается, не заботясь о правдивости своих сообщений. Были сообщения, когда они сообщали фамилии лиц, якобы готовившихся совершать покушения и даже с какими паспортами они должны были приезжать в Женеву, но при проверке таких лиц никогда в Женеве не оказывалось.

Надо Вам знать, что нынешний глава Женевского правительства — левый социал-демократ, вполне наш человек, который, не полагаясь на свою полицию, своими путями проверяет наши сообщения о мнимых террористах, и результат всегда получается отрицательный. Во всяком случае, до сих пор ни малейших признаков слежки за мною за границей не наблюдалось.