Я выдохнул, вдохнул и медленно произнес:
– Никогда не передавай пистолет другому, не поставив на предохранитель. И не направляй его на меня! Вот так. Давай сосредоточивайся на
своем кресте.
Аркадий прошептал краткую молитву. Я выстрелил. Аркадий пошептал губами и облегченно выдохнул:
– И вправду никого. Никакого чувственного всплеска, даже скотины не ощущается. Не нравится мне все это...
Минут через десять мы были в деревне, а потом я увидел... Нет, я не кисейная барышня, в Чечне повидал всякого, приходилось и самому
устраивать пленным момент истины и прокладывать автоматной очередью дорогу в толпе женщин и детей, пытающихся спрятать от погони
преследуемого боевика. Но такого не было даже там.
Обитатели Михайловки лежали около Тимофеевой палаты, аккуратно разложенные в три ряда. Голова каждого была аккуратно отделена от тела.
Здесь были все, начиная от самого Тимофея и заканчивая грудными младенцами.
– Никого не пощадили, – пробормотал Аркадий, снял шапку и рассеянно перекрестился.
– Но за что? – сипло выдохнул я.
– На всякий случай. Для воспитания. И еще как месть за своих.
– Которых я в лесу положил? А зачем детей? Какое они имеют отношение ко всему, что случилось?
– Ты пережидал метель в доме Тимофея. Они помогали тебе. Ты преступник. Они виноваты. Или в твоем мире не так?
– В моем мире закон не имеет обратной силы. Когда они помогали мне, я еще не был преступником. И вообще... Дети-то чем виноваты?
– Дети – ничем, – согласился Аркадий. – Убийство детей – акт милосердия: им все равно не выжить без матерей. Так что это не грех, это в
порядке вещей.
– А чем виноваты матери?
– Ничем, виноваты их мужья. Такой закон – за убийство монаха наказывается вся деревня.
– Но монаха убил я!
– Ты убил его на их земле. Не всегда за преступление отвечает тот, кто его совершил, часто наказывают того, кто оказался в ненужном месте в
ненужное время. Кроме того, не думаю, что их наказали за убийство первого монаха. Трупы совсем свежие. Скорее это оттягивались те, которых
ты разогнал вчера.
– Нам надо было выехать немедленно, еще вчера!
– Это ничего не изменило бы: деревня была обречена, рано или поздно карательный отряд все равно пришел бы к ним. Крестьяне привязаны к
земле, они не могут просто так взять и уйти.
– Да, я понимаю, крепостное право. Его ведь у вас так и не отменили?
– Крепостное право здесь ни при чем! Как ты представляешь себе толпу крестьян, которые переезжают с места на место? У них не хватит
лошадей, чтобы перевезти столько, сколько нужно, дабы не умереть на новом месте от голода. Особенно зимой. К тому же они доберутся только
до ближайшего поста дорожной стражи.
– Но как же твои разбойники... то есть твои крестьяне?
– Они изменили образ жизни, они вне закона, и любой стражник вправе их убить. Более того, любой стражник обязан уничтожать беглых холопов.
Местная дорожная стража предпочитает закрывать глаза на моих людей, ведь если их не станет, стражники лишатся прибавки к жалованью... Нет,
Сергей, мои люди так же ходят под Богом, как и все.
– Монахи не есть Бог!
– А кто есть Бог?
– Откуда я знаю? Знаешь, когда я последний раз был в церкви?
– Бог не есть церковь. |