Точка соприкосновения и большевиков, и матросов с левым экстремизмом заключалась в их общей ответственности за него как основных субъектов революции 1917 года и Гражданской войны. Поэтому у жертв этих трагических лет можно встретить соответствующее мнение о них. Вот отрывок одного из сочинений детей эмигрантов, написанных в 1923–1924 годах: «…Большею частью большевиков являются матросы, и потому вид их вполне матросский. Главное в их костюме составляет вооружение, которое состоит из ножа, ружья, пары бомб и перекинутых через плечи пары пулеметных лент. Вполне понятно, что впечатление, которое произвели на меня большевики, было для них нелестное. Выражаясь кратче, они мне напоминали бандитов низшего качества на большой дороге…»

Но слияния большевиков и матросов, как может сложиться впечатление из многочисленной литературы советского периода об их отношениях, конечно не произошло. Вот что записала 7 января 1918 года в своем дневнике писательница Зинаида Гиппиус: «Надо утвердить, что сейчас никаких большевиков, кроме действующей кучки воротил, – нет. Матросы уж не большевики ли? Как бы не так! Озверевшие, с кровавыми глазами и матерным ругательством – мужики, «ндраву которых не ставят препятствий», а его поощряют. Где ндраву разгуляться – туда они и прут. Пока – ими никто не владеет. Но ими непременно завладеет, и только «хитрая сила». Если этой «хитрой силой» окажутся большевики – тем хуже».

«Хитрая сила» – большевики, оказавшись в значительной степени общенациональной силой, в той же степени «завладели» и матросами. Но там, где у большевиков имело место расхождение с общенациональными интересами, им приходилось сталкиваться и с матросским «ндравом». Серьезные антибольшевистские выступления матросов имели место во время Гражданской войны под различными флагами: под анархистским – в январе 1918 года в Петрограде и в марте 1919 года в Николаеве, под левоэсеровским флагом – в июле 1918 года в Москве и в октябре 1918 года в Петрограде, под эсеровско-белогвардейским – в июне 1919 года в фортах Красная Горка и Серая Лошадь и, наконец, под демократическим красным флагом Октябрьской революции в марте 1921 года в Кронштадте. К сожалению, в ходе этих и других столкновений имели место случаи уничтожения не только матросской оппозиции, но и флота как общенационального института. Флот, как известно, в советские годы пришлось, по сути, воссоздавать заново. Это также было результатом проявлений левого экстремизма как у большевиков, так и у матросов.

В годы революции и Гражданской войны большевики не преобладали численно, но все эти организации – одни раньше, как Кронштадтский Совет, другие позже, как Ревельский Совет, стали принимать большевистские решения. Руководитель фракции большевиков Кронштадтского Совета И. П. Флеровский отмечал: «В том-то и заключалось своеобразие кронштадтской политической обстановки, что не большевистский по своему составу Совет вынужден был, с редкими отклонениями, проводить большевистскую политику».

К осени 1918 года недовольство матросами, как советской властью вообще, так и отношением к ним (матросам) со стороны большевиков серьезно возросло. Матросы не могли не чувствовать, что былой идиллии в отношениях между РКП(б) и ними, какой она была в период Октябрьской революции и в первые месяцы после нее уже никогда не будет. Дело в том, что большевики все больше и больше дистанцировались от своих старых союзников, делая все, чтобы низвести революционных матросов до уровня красноармейцев. Это матросов возмущало. Они считали себя такими же творцами Октябрьской социалистической революции, как и большевики. Заметим, что в данном случае претензии матросов были вполне обоснованными. Без десяти тысяч кронштадтских матросов, без кораблей Балтийского флота большевикам никогда бы не удалось свергнуть Временное правительство и взять власть в Петрограде.