Телемах и женихи

(Гомер. Одиссея. I, 96 — II, 259)

Афина, подвязав к ногам золотые сандалии, что могли носить ее подобно крыльям ветра и над водой и над сушей, взяла в руку твердое, тяжко-огромное копье и с вершины Олимпа поспешила в Итаку. Скоро очутилась она в воротах двора Одиссеева, с копьем в руке, в образе вождя тафийцев Ментеса. Женихи в это время сидели на дворе, перед входом, на кожах ими же убитых быков, а глашатаи и проворные слуги готовили им пир. Одни наливали в большие пировые кратеры вино с водой, другие, омыв столы ноздреватой губкой, размещали их в порядке, иные же рубили мясо. Печальный, сидел Телемах в кругу женихов и об одном помышлял: где благородный отец, возвратится ли он в отчизну и прогонит ли этих наглых хищников из своего дома. Увидав в дверях гостя, Телемах поспешил к нему, взял его за правую руку, принял копье его и обратился к нему с такими словами: «Привет тебе, странник, войди к нам, радушно угостим мы тебя. Когда же подкрепишь себя нашей пищей, поведай нам, что тебе нужно». Так сказал он и пошел впереди, а за ним Афина Паллада. Вступив с нею в пировую палату, он спрятал копье в поставце, где в прежнее время запираемы были копья царя Одиссея, в бедах постоянного. Богиню же подвел он к креслу богатой работы и, покрыв это кресло ковром, пригласил ее сесть в него. Тут же поставил он и для себя резной стул. Скоро принесла служанка в серебряной лохани золотой рукомойник со студеной водой, потом пододвинула к ним гладкий стол; на него домовитая ключница положила хлеб с разным съестным; затем на блюдах кравчий принес различного мяса, поставил на стол золотые кубки, и часто подходил глашатай, чтобы наполнить их вином. Вошли, наконец, в пировую палату женихи, многобуйные мужи, и рядом уселись за столом. Глашатаи подали воду помыть им руки, служанки принесли в корзинах хлеб; отроки наполнили светлым вином чаши. Когда же утолили женихи голод лакомой пищей, в сердца их проникло желание сладкого пения и пляски. Глашатай подал певцу Фемию прекрасную цитру, и он, волей-неволей, должен был пропеть им сердце веселящую песнь. Тут, наклонившись к Афине, Телемах тихо, чтобы не слыхали другие, сказал ей: «Милый мой гость, не сердись на меня за мою откровенность. Здесь веселятся; на уме у гостей лишь пение да цитра. Нетрудное дело: пожирают они добро отца моего, которого белые кости, быть может, мочит где-нибудь дождик или катают по взморью волны. Если бы он вдруг появился в Итаке, то они перестали бы копить одежды и золото и взмолились бы богам, чтобы поскорее унесли их отсюда быстрые ноги. Но погиб Одиссей, не воротится он никогда на родину. Но скажи мне, странник, кто ты, какого ты племени? Где твой город родной? Кто отец твой и мать? В первый ли раз посетил Итаку или ты здесь уже бывал как гость Одиссеев? В те дни, как здесь жил Одиссей, много иноземцев собиралось в нашем доме». И в ответ ему сказала светлоокая дочь Зевса: «Все откровенно расскажу тебе: я сын царя Анхиала; зовусь Ментесом и правлю народом веслолюбивых тафийцев. Теперь направляюсь я к Кипру; там думаю выменять железо на медь. Корабль свой оставил я в гавани Ритре, далеко от города. С давних пор меня принимали в вашем доме как гостя: это, может быть, и сам ты слыхал от своего деда Лаэрта (а он, говорят, не приходит более в город; далеко в поле влачит он свою горькую жизнь). Я же прибыл сюда потому, что слышал, будто отец твой дома… но, видно, боги задержали его в пути.