Мы пошли в другое место. Проводник был заметно разочарован в своих ожиданиях, но попробовал сделать еще один опыт. У него имелось в виду нечто, долженствовавшее, по его убеждении, восторжествовать над нашим равнодушием.

Он сказал:

— Ну, теперь, мои господа… идите за мной и я вам покажу что-то совсем прекрасное… Великолепный бюст Христофора Колумба, — божественно!.. необычайно!..

Он подвел нас к этому великолепному бюсту, — он и в действительности был великолепен, — отскочил назад и стал бить себя в грудь.

— А-а!.. вот, вот!.. Посмотрите, мои господа… Превосходно! Величественно!.. Бюст Христофора Колумба!.. Чудный бюст, чудный пьедестал!

Доктор одел на нос пенсне, приобретенное им специально для подобных случаев.

— Как, вы говорите, зовут этого господина?

— Христофор Колумб! Великий Христофор Колумб!

— Так, так, — Христофор Колумб. Великий Христофор Колумб. Однако, что же он такое совершил?

— Открыл Америку. Он Америку открыл… Разве этого вам мало?

— Что такое, он открыл Америку? Ну, это уже вы, кажется, заврались! Мы теперь прямо из Америки. Там о нем ни слуху, ни духу!.. Христофор Колумб… гм… очень миленькое имя, очень… Он уже умер?

— О corpo di Baccho! Уже триста лет.

— Ага! от какой болезни он умер?

— Я не знаю… я не могу этого сказать.

— Но, однако!.. может быть, от оспы?

— Я не знаю, мои господа… Не знаю, отчего он… умер…

— Так, пожалуй, от кори?

— Может быть, может быть… я не знаю… я думаю, что от какой-нибудь болезни… он умер…

— Родители еще живы?

— Немыслимо?

— Жаль. А, скажите пожалуйста: где же тут бюст, а где пьедестал?

— Santa Maria! Вот это бюст, а вот это — пьедестал.

— Так, так… Теперь я понял. Счастливое сочетание… Действительно, весьма счастливое сочетание!

Одурачив нашего Генуэзского проводника, мы поняли, что, практикуя тот же прием, всегда обеспечим себе победу и в будущем. Иначе эти проводники замучили бы нас до смерти.

В Римском Ватикане, в этом удивительном хранилище всевозможных замечательных сокровищ, мы провели несколько часов под ряд. Но и здесь мы обезоружили нашего проводника своей сдержанностью. Иногда мы были уже близки к тому, чтобы выказать интерес или даже восхищение, но всегда во время сдерживались, правда, иногда это было трудно, но за то всегда приводило к прекрасному результату. Едва-ли кто-нибудь другой справился бы с такой задачей в Ватиканском музее. Проводник наш был вне себя: он просто ошалел. В стремлении поразить нас самыми замечательными диковинами, он суетился почти до потери ног и выказывал необычайное проворство, но все напрасно. Он приберег к концу то, что считал величайшим чудом, — мумию египетского царя, наиболее хорошо сохранившуюся из всех существующих на свете. Он подвел нас к ней. На этот раз он был так уверен в своей победе, что к нему даже вернулась часть утраченного энтузиазма.

— Вот, вот, мои господа! Вот мумия, мумия!

Пенсне спокойно и критически, как обыкновенно, утвердилось на носу доктора.

— А-а!.. как вас, — Фергюсон?.. Так-ли я вас понял?.. Как звали этого молодца?

— Как его звали?.. Я не знаю его имя… Это мумия! Египетская мумия!

— Да, вот что! Родилась здесь?

— О, нет!.. Египетская мумия.

— Совершенно верно! Вероятно, француженка?

— Да, нет же… ни француженка, ни римлянка… Родился в Египте.

— Где? В Египте? В жизни моей никогда не слышал ничего об Египте! Вероятно, заграничное местечко? Мумия, мумия… Гм, и ведь как тихо и спокойно лежит… Эге! да она, кажется, мертвая?!

— Oh sacré bleu! Уже 3.