– Только жаловаться никому не ходите, – тарахтел Алик, – на меня мигом всякие инстанции наедут.

Продолжая болтать, он открыл кассу, вынул пятьсот рублей и протянул мне.

– Возьмите, снимайте куртку.

– Нет, она меня вполне устраивает, скажи адрес Гали.

– Перово…

– Где?!

– Перово, мы там живем.

– А магазин ты открыл совсем в другом конце города!

– Так искал помещение подешевле, – вновь пустился в объяснения Алик, – а вы чего, с Галкой потолковать хотите?

– Да, говори название улицы.

– Она здесь рядом работает, – выпалил Алик, – знаете за углом магазин «Свет»?

– Конечно.

– Галка там служит продавцом.

– Как ее фамилия?

– Шубина.

Я вышла на улицу, перешла через дорогу и вошла в магазин «Свет». Покупателей тут было мало. Щупленькая старушка выбирала электролампочки, а по просторному залу, задрав головы вверх, бродила, взявшись за руки, парочка. Очевидно, молодожены, обставлявшие квартиру. Продавщицы с самыми скучными лицами маячили за прилавками.

– Где можно найти Галю? – спросила я у одной из девиц, с волосами, выкрашенными в невероятный, нежно‑зеленый цвет.

Хлопнув густо намазанными ресницами, девушка лениво поинтересовалась:

– Какую?

– Шубину.

– Зачем она вам?

– По личному вопросу.

Зеленоволосое создание медленно подняло руку и ткнуло пальцем с безобразным ногтем в кнопку.

– Да, – захрюкал стоящий перед ней динамик.

– Слышь, Таньк, – зевнув, спросила продавщица, – где Галька?

– В стиралках, – прохрипело из прибора.

– Пусть подымется, пришли к ней.

– Хр‑хр, – донеслось из динамика.

– Ща появится, – обнадежила меня девица и зевнула.

Я принялась ходить по залу, разглядывая витрины. Наконец из двери, ведущей в служебное помещение, появилась фигура и басом крикнула:

– Кто меня искал?

Я слегка испугалась. Галочка выглядела просто устрашающе. Росту в ней было метра два, не меньше, а объему мог позавидовать профессиональный борец сумо. Огромные колонноподобные ноги росли из необъятной филейной части размером с корыто. У моей мачехи Раисы, в деревне Попугаиха, висел на стене сарая такой серебристо‑серый ушат, к нему еще прилагалась ребристая доска. Меня привозили в Попугаиху на все лето, Раиса сдавала меня своей матери и уезжала. По четвергам бабка снимала корыто и засовывала туда мои перемазанные землей одежки.

– Эх, грехи наши тяжкие, – бормотала старуха, орудуя куском хозяйственного мыла, – ну‑ка, Вилка, вздуй примус, не на газе же белье кипятить, баллон‑то дорогой. Эй, куды побегла! Глянь‑ка, как с грязным управляться надо!

Но я, не слушая бабку, удирала огородами к подружкам. Старуху я недолюбливала и старательно уворачивалась, когда та пыталась поцеловать меня на ночь. Потом, спустя много лет, я поняла, что старуха была на самом деле замечательной женщиной, по‑крестьянски рассудительной и безмерно доброй. Я‑то не являлась ее родной внучкой, Раиса, ее дочь, приходилась мне мачехой, но бабка безропотно забирала меня к себе на все лето и даже, если была в хорошем настроении, целовала падчерицу дочери перед сном. Правда, она любила выпить и частенько прикладывалась к бутылке, оправдывая свое поведение весьма незатейливо.

– Праздник севодни, – бормотала бабка, вытаскивая из погребушки «четверть» с мутноватой жидкостью, – грех не отметить.