Естественно, никто не стал предлагать мне тапочки. Геннадий скинул куртку, его спутница пошла на кухню прямо в верхней одежде. Я оглядела стену, поняла, что роль вешалки тут исполняют вбитые в нее ржавые гвозди, и решила держать свою верхнюю одежду в руках.

Кухня напоминала туалет при вокзале. Меня затошнило от запаха, похоже, помойное ведро не выносилось неделю. Женщина молча вспорола ножом пару банок с дешевыми рыбными консервами, Геннадий вытащил три разномастные чашки, наплескал туда водки и, окинув нежным взглядом стол, заявил:

– Хорошо посидим, в тепле да уюте! Вишь, Светка, как тебе повезло! С интеллигентным человеком связалась, не с шелупонью, с медиком. Если бы не я, где бы ты была, а? На улице бы киряла, у фонаря, так что будь мне благодарна! Ну, поехали!

И он профессионально точным движением опрокинул в рот содержимое чашечки. Женщина молча последовала его примеру. Ее синевато‑желтоватое лицо порозовело, а в глазах появился блеск. Проглотив водку, она схватила одну банку частика в томате и принялась ковырять в ней вилкой. Было видно, что есть тетке не хочется.

– Чего тормозишь? – удивился Геннадий, кивая на стоявшую передо мной синюю кружечку. – Давай, угощаю!

– У меня неприятие алкоголя, – ответила я, – выпью пять граммов, и все – умерла!

Между прочим, это чистая правда, я органически не переношу ничего спиртного. Очень часто люди, услышав подобное заявление, мигом отодвигают рюмку с водкой и наливают мне в бокал вино, приговаривая:

– Тогда вот тебе сладенькое, градуса никакого.

Никто не понимает, что от «дамского» крепленого вина мне делается еще хуже, методом «тыка» я выяснила, что единственный напиток, который не сразу отправляет меня на боковую, – виски. Один раз Олегу на день рождения кто‑то подарил бутылку «Джонни Уокера», и я с удивлением обнаружила: жидкость, слегка отдающая самогоном, не бьет мне мгновенно в мозг. Вот уж странно! Вроде крепость у виски и водки одна, но последнюю мне достаточно просто понюхать, чтобы достичь той стадии, которая в медицине называется «патологическое опьянение». Самое трудное в моем положении – это отбиваться от тех личностей, которые считают, что я просто кокетничаю, отказываясь пить, и начинают приставать:

– Давай, выпей за компанию! Что с тобой будет! Ну же! Водка плохо не сделает!

Сейчас Геннадий начнет навязывать мне выпивку и еще обидится, если я не «поддержу компанию».

Но он неожиданно взял мою чашку, осушил ее одним глотком и мирно сказал:

– Вот беда! Тогда не пей, а то помрешь. Это я тебе как врач говорю! Значит, в желудке нужного фермента нет.

Неожиданно женщина, продолжая ковыряться вилкой в банке, тоненько захихикала:

– Хорош доктор, ты же санитар в морге.

Геннадий мгновенно отвесил спутнице оплеуху. Она встряхнулась, словно мокрая собака, и опять занялась консервами.

– Да, – с достоинством заявил Крысин, – я сейчас на самом деле временно нахожусь на дне жизни, но у меня диплом врача, я закончил медицинский, между прочим, – нейрохирург.

– Кто? – изумилась я.

– Мозгоковыряльщик, – усмехнулся Геннадий.

– Но как вы в санитарах оказались?

– Люди вокруг жестокие, – покачал головой Крысин, – заболел я, руки трястись начали, вот и уволили. У нас никто инвалида не жалеет!

На его глазах заблестели слезы. Он налил себе водки, выпил и крякнул.

– Чего тебе надо? – спросил он. – Зачем пришла?

Я потрясла перед ним курткой.

– Узнаете эту вещь?

– Нет, – удивленно ответил Гена, – а надо?

– Вы подарили эту куртку Галине.