Она разделась и бросила белье в корзину. В раковине были замочены несколько пар трусиков. Стиральный порошок белым слоем осел на черной ткани. Как мел на морском дне.

Соня отодвинула душевую занавеску, повертела краны, пока не добилась нужной температуры, залезла в крохотную сидячую ванну, встала под обжигающе горячий душ и разревелась.

Ее разбудил чей-то протяжный крик. Она встала, надела кимоно, подошла к двери и приоткрыла ее. С лестницы, откуда-то снизу, доносились отчаянный женский плач и грубый мужской голос.

Соня закрыла дверь на задвижку, не колеблясь, направилась к телефону и набрала номер полиции.

— Амбос-штрассе, 111, на втором или на третьем, а может, на четвертом этаже женщине срочно нужна помощь.

Пока она, стоя у окна, ждала полицейских, к ней вернулись образы.

Со звоном разлетающееся на куски стекло входной двери рядом с ручкой.

Рука, просунутая в образовавшееся отверстие.

Глубокий, еще бескровный порез между большим и указательным пальцами.

Пальцы, нащупывающие ключ.

Порез, из которого вдруг хлынула кровь.

Струйки слюны в уголках рта — как тогда, когда его не назначили руководителем отдела частных инвестиций.

Кровь. Повсюду кровь из раны Фредерика и из ее разбитой губы.

Кровь на свежей водно-дисперсионной краске. Кровь на его белой рубашке. Кровь на ее белом комбинезоне.

Вновь и вновь повторяемые три слова. Три острых, как бритва, отливающих стальным блеском слова: «я», «убью», «тебя».

Белоснежная майка на черной коже сенегальца с пятого этажа.

Кровь Фредерика на этой майке — круглое красное пятно, как на японском флаге.

Офицерский пистолет из левого ящика письменного стола Фредерика.

Фредерик на полу лицом вниз.

Наручник на запястье его окровавленной руки.

С лестницы все еще доносился плач. Внизу, в начале Амбос-штрассе, показался пульсирующий голубой огонек, который все приближался и приближался, пока Соня наконец не различила патрульную машину. Она медленно, как почетный эскорт иностранной правительственной делегации, подъехала к дому.

Двое полицейских вышли из машины, посмотрели вверх, на окна, и направились к подъезду.

Раздался звонок домофона. Соня испуганно вздрогнула, подошла к двери и нажала на кнопку. Потом открыла дверь и прислушалась.

Шаги. Звонок. Голоса. Плач постепенно стих. Потом раздался звонок в ее дверь.

— Да? — откликнулась она сквозь закрытую дверь.

— Полиция! — послышался грубый, раздраженный голос. — Это вы звонили?

Соня открыла дверь. Полицейские, оба молодые парни, были так увешаны оружием, запасными обоймами, дубинками, наручниками и прочими атрибутами своей правоохранительной деятельности, что им приходилось держать руки немного в стороны. Блондин выглядел приветливей своего товарища. Но говорил брюнет.

— Сдохла собака! — пролаял тот. — И вы из-за этой ерунды вызываете полицию?..

— Я же не знала, почему женщина плачет.

— А почему не поинтересовались?

— Я боялась.

— «Боялась»! — Он заглянул в квартиру. — Вы одна?

— А что?

— Я спрашиваю, вы одна?

— Да. Какое это имеет значение?

Он молчал, сердито уставившись на нее.

— Я думала, женщину бьют…

Зачем она вообще оправдывается?

Блондин собрался уходить. Но его коллега еще не закончил.

— Ревущая женщина — еще не факт насилия!

— Я постараюсь запомнить это.

Соня взялась за ручку и попыталась закрыть дверь, но брюнет просунул ногу в щель.

— Пошли, Карли! — сказал блондин.