— Я имею в виду, что, когда ты уедешь, мне будет еще труднее выносить разлуку с тобой.

Он взял руку Стейси, целомудренно коснулся губами ее запястья, затем повернулся и почти побежал к машине. Стейси прислонилась к колонне, слушая, как затихает вдали урчание мотора.

Да ведь это же просто глупо, сказала себе Стейси, готовясь ко сну. Андрэ желает меня, я люблю Андрэ — что же еще нам нужно? Жизнь и так слишком коротка, чтобы отказывать друг другу в радости! Стейси приняла решение, и оно усмирило ее душевное смятение не хуже снотворного: едва сомкнув глаза, она уснула крепким и здоровым сном младенца, а когда проснулась, было уже утро.

Стейси приняла душ, наскоро просушила волосы, натянула джинсы, рубашку и пуловер, а потом отправилась узнать, как провела ночь Женевьева.

— Спасибо, дитя мое, я спала замечательно, — сказала больная, подставляя Стейси щеку для поцелуя. — И ты, думаю, тоже. Глаза у тебя буквально сияют. Неужели прошлой ночью случилось нечто приятное? — перейдя на шепот, с надеждой осведомилась Женевьева.

Стейси, смеясь, покачала головой.

— Нет, бабушка, ничего из ряда вон выходящего. Я действительно как следует выспалась, вот и все. После завтрака я зайду посмотреть фотографии.

— Через час, мадемуазель, и ни минутой раньше, — вмешалась строгая сиделка.

Стейси с аппетитом позавтракала горячими круассанами, фруктами и сыром, выпила несколько чашек кофе, затем убрала со стола и отнесла поднос с грязной посудой на кухню — к вящему неудовольствию Борины.

— Не могу же я сидеть сложа руки, — смеясь, успокаивала ее Стейси. — Правда, сегодня замечательный день? Я пойду прогуляться в саду, пока меня не позовут к бабушке.

Позднее, вернувшись в комнату больной, Стейси увидела, что старая дама восседает на кровати и вид у нее в высшей степени недовольный.

— А, Стейси! — воскликнула она с неподдельным облегчением. — Теперь Эугения может пойти насладиться давно заслуженной чашечкой кофе... а мы с тобой поболтаем.

Когда сиделка ушла, Стейси устроилась в кресле и лукаво улыбнулась бабушке.

— Ты выглядишь великолепно.

— Великолепно?! Меня напичкали пилюлями, подвергли унизительной процедуре обтирания, потом усадили в кресло, точно куклу, и перестелили постель. — В глазах старой дамы заплясали зловредные искорки. — Я велела Эугении оставаться внизу до самого обеда или пока я не позову. Думаю, она не на шутку оскорбилась.

— Да ведь ты ее попросту выставила! Как не стыдно, бабушка!.. Ну что, продолжим читать роман или ты хочешь поболтать?

— Ни то ни другое, дитя мое. Больше всего я хочу показать тебе фотографии. Подай-ка мне первый альбом.

Стейси зачарованно смотрела, как Женевьева страницу за страницей листает историю своей жизни, запечатленную на снимках. Фотографии изображали красивую девушку в платьях по моде начала века — на вечеринках, в саду, на теннисном корте, потом — в подвенечном наряде рядом с красавцем-мужем, а после — с младенцем на руках.

— Это Гвидо, отец Андрэ. А на следующей странице — Изабель, мать Анны.

Некоторые фотографии Стейси уже видела — в серебряных рамках, на стенах салона — но снимки Андрэ, Дидье и Стеллы в детстве были ей внове и вызвали у нее искреннее восхищение. Вот Андрэ играет с младшим братом и сестренкой, вот он уже подросток, свысока глядящий на весь свет, а на него с обожанием смотрит юная Анна... а вот — снимок, на котором Андрэ рядом с молодой, чересчур серьезной девушкой, и на пальце у нее блестит бриллиантом обручальное кольцо.

— Нинон Мелано? — догадалась Стейси.

— Да. Она тогда была почти красавицей, но годы оказались к ней не слишком благосклонны. — Женевьева выразительно фыркнула.