Дверь за ним с грохотом захлопнулась, и в отделе воцарилась тишина. Ольга, воспользовавшись затишьем, недоуменно дернула плечами и, усевшись за свой стол, включила компьютер. Казалось, инцидент исчерпан, пора приступать к работе.

Но Танька, изжога желудочная, и не думала униматься. Встав с места, она продефилировала по помещению и подняла вверх указательный палец правой руки со словами:

– В силу объективных причин!!! Уж не тех ли самых, что заставляют нашу бедную красавицу бегать почти голышом ночью по улицам, причем в непосредственной близости от места совершения преступления!!! Кровавого и страшного, как черная бездна преисподней...

Толик Кулешов понял, что Танька решила пойти ва-банк. Сложив по кусочкам разрозненную информацию и воссоздав картину, какую ей хотелось и о какой мечталось, она решила с ходу сбить с ног бедную Ольгу своей осведомленностью. Но он, даже в мыслях своих не допускавший, что Танька хоть в чем-то окажется права, был сражен наповал реакцией новенькой.

Ольга буквально позеленела. Пальцы ее застыли над клавиатурой, да так и повисли в воздухе, не смея ее коснуться. Голова почти упала на грудь, из которой начали вырываться то ли вздохи, то ли всхлипы.

Как же Кулешову хотелось сейчас прижать ее милую головку к своей груди. Пожалеть, понять и, если можно, – простить. И как он справедливо предполагал, такое желание охватило почти каждого из присутствующих, исключая Татьяну, конечно же. Та, поняв, что движется в нужном направлении, нависла над перепуганной непонятно отчего Ольгой и инквизиторским тоном продолжила:

– Та девушка, что была зверски убита сегодняшней ночью...

– Я ее не убивала! – просипела Ольга и спрятала лицо в ладонях.

– Но это тебя видел Александр сегодняшней ночью бегущей с места преступления! – Танька отчаянно блефовала, но удача, видимо, ей сопутствовала, потому как Ольга вдруг начала заваливаться набок, мертвецки бледнея лицом.

Переполошились все, кто был в кабинете. Даже начальник высунул лысину из-за своей стеклянной двери и погрозил им кулаком, прошипев перед тем, как убраться обратно:

– Доиграетесь вы мне! Сокращу всех к чертовой матери! Проводите ее кто-нибудь домой, раз ей плохо...

Плохо ли ей? Да на ней просто лица не было. Краше в гроб кладут. Уголки губ горестно опущены. Слезы ручейками выбегали из-под стекол ее нелепых очков. Плечи судорожно вздрагивали. Кое-как справившись с головокружением, вызванным Танькиными словами, Ольга вновь села прямо и сдавленно прошептала:

– Оставьте меня в покое! Я прошу вас! Вы ничего, ничего не знаете!..

– А хотелось бы узнать!!! – почти взревела Танька, коршуном кружа вокруг новенькой. – Очень хотелось бы!!! Или ты рассказываешь нам все сама, или я иду в милицию!

Толику показалось или из груди Ольги действительно вырвался вздох облегчения?

Он вообще мало что понимал в том, что происходит. Какие-то нелепые совпадения, и на их почве сфабрикованные этой оголтелой самкой обвинения.

Господи, да обрати ты свой взор на ангела!!! Она действительно казалась ему сейчас ангелом во плоти. Невыносимая бледность лица, скорбное выражение которого могло бы пронять самого дьявола. Судорожно сцепленные подрагивающие пальцы. Он бы каждый из них обцеловал...

Но этому, видно, никогда не суждено сбыться, судя по тому, в какое исступление впала Татьяна. Брызжет слюной в разные стороны. Слова выскакивают из нее подобно автоматной очереди. Вот приостановилась ненадолго. Расправила плечи, как перед прыжком с трамплина, и выдала такое, от чего Толика едва не стошнило...

Все! Это был последний козырь из Танькиной подтасованной колоды. И он, по всей видимости, был единственным некрапленым.