– Вы знали ее еще ребенком?

– Я знал всех повстанцев. Когда я приехал в Колумбию, ей было десять лет. Ее брату Луису тринадцать. Ее отец Фрэнк Кайлер тогда был еще жив. Мы с Фрэнком подружились. Мы редко соглашались друг с другом, но он мне нравился. Его трудно было не любить. – Доминик поморщился. – Он, как и я, верил, что служит правому делу, что он здесь нужен. Я его уважал, хотя чувствовал, что он сильно ошибается. Человек должен искать и найти свое место. Он метался и сомневался.

– И теперь вы считаете, что должны заботиться о сыне Елены Кайлер?

– Первые три года Елена сама заботилась о нем. Она охотилась, мы выращивали овощи и умудрялись не умереть с голода. Потом она решила, что это не жизнь для ребенка, и поехала в Медельин, чтобы заработать. Мальчика она оставила со мной. Это далось ей нелегко, если вспомнить ее собственное детство. Ей не от кого было ждать помощи. Она даже говорить о первых месяцах в городе не хочет. Чем она только не занималась, чтобы заработать денег и уехать из страны. От официантки до продажи товаров по телефону. Приезжала домой, когда только могла. – Он подлил им кофе в чашки. – Мне было нетрудно присматривать за Барри. Он – особый ребенок. Есть дети, от которых исходит сияние. Барри такой. – Доминик сел. – Мне только не нравится, что он слишком серьезный для своего возраста. Думаю, впрочем, что это естественно, ему ведь очень редко удается поиграть с другими детьми. Елена всегда боялась, что это небезопасно.

– Но Чавез находится за несколько сотен миль отсюда. К тому же он не знал о сыне.

– Но от этого она беспокоилась не меньше. В мальчике вся ее жизнь. Она не хотела рисковать.

– Почему она раньше не уехала из страны?

– Она боялась зарабатывать деньги с помощью единственной профессии, которую знала, а в других местах платили сущие гроши. У нее не было денег, документов и возможности защитить Барри от отца, если он узнает о его существовании и обнаружит, где он находится. Она экономила каждый песо, чтобы выбраться отсюда, но тут Чавез узнал о ребенке. Когда это случилось, ей пришлось поторопиться.

– Если она порвала со своим отрядом, как ей удалось узнать о Форбзе?

– Она слышала о нем в течение многих лет. О нем тут легенды ходят. Я был связан с ее отрядом и тайком кое что для нее выяснил.

Гален посмотрел на кофе в своей чашке.

– Вы действительно верите, что Барри сын Ча веза?

– Я это знаю. Я в курсе событий, связанных с рождением мальчика. – Доминик улыбнулся. – Вы очень подозрительны. Вы ей не верите.

– Я верю, что он ее сын. Она безумно его любит. Ну и, естественно, она хочет обеспечить ему хорошую жизнь, вот и стремится попасть в США вместе с ребенком. Здесь жизнь не сахар. – Он перевел взгляд на лицо Доминика. – Или это все таки ловушка. Сценарий все усложняется и усложняется. Если вы подделка, то вы талантливый актер.

Доминик рассмеялся:

– Думаю, вы чересчур подозрительны, Гален. Не считаете ли вы, что это уже перебор – вовлекать в аферу еще и священника? Все таки здесь не Голливуд. Кроме того, любому видно, что врать я не умею. Я недостаточно умен.

– Вы достаточно умны, чтобы быть учителем, – заметил Гален.

– Вы хотели сказать, достаточно образован. В этой профессии все прямолинейно, нет нужды никого обманывать. Обещаю, вы не поймаете меня за установкой горящей свечи на подоконнике, чтобы дать знак Чавезу.

Гален улыбнулся:

– Свеча на подоконнике? Все, вы вне подозрений. Вероятно, вы действительно тот, за кого себя выдаете.

Глаза Доминика блеснули.

– Или я так ловко прикинулся наивным, чтобы ввести вас в заблуждение. Еще кофе?

– Нет. – Гален встал. – Пойду ка посмотрю, где Елена.