Геннадий Михасенко. Милый Эп
Галя Юхно, Боря Дмитриев. Вадик Денисов и Гена Афонин — это
вам, в память нашей святой юности!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Светлана Петровна вызвала меня неожиданно. А я был не из тех, кого по английскому языку можно вызывать неожиданно. По математике, физике или химии— пожалуйста, но по английскому — боже упаси. Железная тройка, полученная на прошлой неделе, вроде бы обеспечивала мне полмесячную передышку, и вот тебе!..
Я хотел было отказаться сразу, но Август Шулин, мой сосед, испуганно вытолкнул меня из-за стола, и я как порядочный пошел к доске, кивками прося подсказывать. И сразу посыпалось: кто зашипел, рупором прижав ладони ко рту, кто задудел в свернутую трубкой тетрадку, кто беззвучно корчил рожу, надеясь, что я все прочту по губам. Вовка Еловый живо зашевелил пальцами, но пальцами хорошо изображать римские цифры, а не латинские буквы. Васька Забровский, наш комсорг, что-то быстро черкнул на бумажке и свесил ее вниз, сбоку стола, но я не различал. Только Мишка Зеф действовал открыто. Развалясь на задней парте, он выдавал по буквам: эс, эйч, и, дабл ю, эй, эн, ти… Я щупал в кармане пиджака свой давний талисманчик — бочонок от лото номер 81,— прислушивался, но… русский-то шепот попробуй разбери от доски, а тут — английский. Дважды ляпнув невпопад, я поморщился, закусил губу и смолк. Я сдался. Но класс держался до последнего патрона: шипел, булькал и хрипел, как в радиоприемнике на коротких волнах.
Светлана Петровна терпела-терпела, потом устало вздохнула и сказала по-русски:
— Ну, хватит. Бесполезны ваши старания. Он, кажется, дня три не открывал учебника. Так ведь, Эпов?
— No, two days, — ответил я, не уходя лишь потому, что надеялся на прощение.
— Ну, два, какая разница… Это мелочная честность, Эпов, so J have to put you two.
Thank you, — сказал я, кивнул Светлане Петровне, ее оранжевому платью, ее рыжеватой прическе, ее округлому животу — всему сразу и отправился на место, перехватив удивленный взгляд учительницы — до сих пор я за двойки не благодарил.
Но тут во мне что-то дернулось, сработало какое-то реле. Двойка? Очень хорошо! Прекрасно — двойка!
Класс ожил.
— Светлана Петровна, задайте ему еще вопросик!
— Ну, Светла-ана Петровна!
— Эп все знает, только он рассеянный.
— Его надо в темноте спрашивать.
— Да он с Чарли Чаплиным переписывается!
Я обычно поддерживал эти веселые атаки, когда кто-нибудь горел, но сейчас мне все было безразлично. Не садясь, я сунул учебник с тетрадкой в папку, задернул молнию и двинулся к выходу, легко и свободно.
— Эп, стой! — выкрикнул Шулин.
И за спиной повисла тишина.
У дверей я обернулся и, глянув прямо во все еще удивленные глаза Светланы Петровны, затененные рыжими клубами прически, любезно проговорил:
— Гудбайте! — и уже выходя и при этом кого-то толкнув дверью, добавил сквозь зубы: — Спинета! — что означало «старая дева», как мы прозвали Светлану Петровну.
В коридоре никого не было, кроме незнакомой девчонки, которая держалась за дверную ручку, желая, видно, заглянуть в наш класс. В ярко-красных брюках, в синей куртке и с вязаной красной шапочкой под мышкой, вся в блестках свежерастаявших снежинок, она недобро глянула на меня и закрыла за мной дверь. Уловив в ней какое-то сходство со Светланой Петровной, я и ей брякнул:
— Гуд бай!
— Бай-бай! — не моргнув глазом, ответила она.
И я пошел прочь.
Я не хотел обижать Светлану Петровну, хоть и был на нее зол. Не знаю, чья умная голова изобрела это нелепое прозвище Спинета, совсем не подходившее нашей молодой, замужней и даже уже беременной учительнице, но было в нем что-то холодное и пронзительное, как моя неприязнь к этому архиерейскому языку, поэтому я и с удовольствием ввернул его. |