— Разве ты не сдох, мент?

Сидоркин ответил:

— Почему я должен сдохнуть? Я еще молодой.

— И что собираешься делать?

— Придется тебя арестовать, браток.

Корин засмеялся искренним, чистым смехом, каким не смеялся сто лет. Радость великого обретения, совпав с повышенной абсурдностью последнего препятствия в виде дебила-мента, произвела сокрушительный комедийный эффект, вернув его на мгновение в истинную утраченную сущность. Смех его и погубил. Сабуров поймал стылый взгляд майора и послал сигнал: лови, родимый! Потом двумя руками, упершись под лопатки чудовища, со всей силой толкнул его вниз. Корин, не успев сгруппироваться, спрыгнул с крыльца, а Сидоркин умело принял его на вилы. Три стальных жала с хрустом вспороли тугую волосатую плоть. Левый зубец пробил легкое, правый — сердце, а средний, более короткий, уперся в седьмой позвонок. Сидоркин, натужась, надавил на черенок, вгоняя железо поглубже, но это было лишнее усилие: Корин уже умер. Оттуда, где звучат голоса серебряных свирелей, обалдело спросил: «Сука! За что?!»

И это были его последние слова.

ГЛАВА 6

Вечная история черта, связавшегося с младенцем. Ее любят описывать писатели — Набоков, Зингер, — и почитывать читатели, но Микки Маус, склонный к изучению человеческих патологий, считал все подобные истории высосанными из пальца. Да и назвать Кэтлин Моткову младенцем можно лишь с большими оговорками. В чем-то, да, безусловно, младенец — разум детский, впечатлительность любопытной зверушки, сластена, каких свет не видел, — но в чем-то — ого-го! — могла дать фору и матерой ведьмачке Галине Андреевне. Но главное, магнитила. Иначе не скажешь. Трихополов очень быстро понял, почему Даня Волкодав, передавая девчушку, кривился так, будто кусок из желудка вынимал. Девочка томила, но не насыщала, и в этом был секрет ее очарования. С телевидения Трихополов привез ее на одну из резервных квартир в Очаково, провел беспутную ночку и наутро уже начал подумывать, куда бы ее пристроить, чтобы была постоянно под рукой. Понимал, что это блажь, возможно мимолетная, но если не потакать себе в подобных пустяках, то жизнь вообще теряла свой сокровенный смысл. В этой простенькой мысли заключалась для Трихополова целая философская доктрина. Все огромное в мире, кажущееся непостижимым и недоступным, в итоге обязательно сводится к какой-нибудь малости: гора — к песчинке, гроза, обрушивающаяся на землю с пылом Божьей кары, — к крохотной дождинке на ладони, да и гениальный замысел Творца, как известно, завершился всего лишь созданием убогой твари, которая где живет, там и пакостит. Если всмотреться внимательно, то так во всем, в том числе и в политике. Вот последний наглядный пример. Вся могучая советская культура, созданная в муках и страданиях, десятилетия пугавшая цивилизованный мир своим атомным рылом, пригодилась лишь для сказочного обогащения небольшой кучки так называемых олигархов. И больше ни для чего. Только очень недалекий человек не увидит в этом величайшего откровения…

Утром девочка больно укусила его в плечо, еще спящего, и умчалась в ванную. Оттуда завопила, как ненормальная: «Иди сюда! Иди сюда!» Чертыхаясь, Трихополов накинул халат, пошел поглядеть, что там с ней случилось. Оказалось, ровным счетом ничего. Блаженствовала в розовых пенных хлопьях, мурлыкала, сияла идиотической улыбкой. Ткнула пальчиком в кровоподтеки на животе. Сказала уважительно:

— Папочка влюбился, да?

Действительно, ночью он малость позверствовал, дал себе волю, изрядно помял нимфетку.