Поезд медленно полз, взбадривая себя сиротливо тревожными гудками, и часто останавливался, пропуская встречные. В вагоне было душно, в открытые окна летела сажа, пахло скученностью, вонючей сыростью и еле сдерживаемым раздражением вынужденного бездельного соседства. Пронзительно вскрикивали грудные дети, храпели на все лады старики, скандалили визгливые тетки у титана с кипятком, ругались измученные проводницы, спотыкаясь на каждом шагу в заставленном мешками проходе. Молодежь, только что выпорхнувшая из родных гнезд, – такие же девчонки и ребята, как Зойка, – толпилась в тамбуре у открытой настежь вагонной двери, пока их оттуда не гнали. Уже миновали башкирские степи с горящими газовыми факелами. А вот и полосатый столб «Азия – Европа». Паровоз надрывно загудел, окутывая границу двух континентов черным дымом.

На четвертые сутки добрались до Рязани. Еще немного – и Москва! Но состав вдруг отвели на запасной путь на переформирование. Проверка документов. Москвичей – в одну сторону, военных в другую, а всех прочих – в третью. Им то, «всем прочим», которые собирались в Москве учиться или работать, предложили двинуться на Запад – заселять опустошенные войной районы русскими. Зойка узнала, что пению можно учиться и в городе Львове, где есть знаменитый оперный театр. Ну что ж, в Москву она еще вернется когда нибудь… известной певицей. Еще об этом пожалеет Москва то… И повезли весь молодняк на Запад, в таком же раздолбанном общем вагоне пассажирского поезда, почти без остановок. Москву миновали ночью, и ничего, кроме темных громадин домов в слабом свете редких фонарей Зойка не разглядела. Никакого Кремля.

Сразу за Москвой предстала безрадостная картина – сожженные станции, разрушенные города, обугленные леса и поля, ощетинившиеся искореженным металлом. Российские темные избы в затейливых наличниках разбитых окон сменились белеными украинскими мазанками под сгоревшими соломенными крышами. Разруха повсюду. Будто вселенский ураган неведомой силы все разметал на своем пути. На коротких стоянках торговки в вышитых рубахах протягивали пассажирам огурцы, помидоры и редкое на Урале лакомство – румяные яблоки, душистые груши, крупные синие сливы и еще какие то невиданные фрукты овощи. Наперекор войне ожили в украинских садах истерзанные снарядами плодовые деревья, дружно зацвели весной и принесли обильный урожай. И все это – ведрами, за копейки. У Зойки скулы сводило голодной судорогой от такого зрелища. Но страшно было залезать в потайной карман – увидит кто ненароком и вытащит, даже не почувствуешь. Нет уж, лучше семечек погрызть, может, завалялись еще в чемодане…

* * *

Львов, старинный европейский город, освобожденный от врага всего лишь месяц назад, оглушил Зойку невиданным прежде великолепием. Прямо как Ленинград на открытках, которые им показывала в школе училка блокадница. Немцы Львов почти не бомбили, приберегая для себя. И все же следы уличных боев бросались в глаза повсюду. До войны здесь, на перекрестке древних торговых путей, еще недавно принадлежавшем Польше, безбедно жил настоящий интернационал – «западенцы» – поляки, венгры, украинцы, евреи, русские, белорусы, литовцы и другие. А теперь этот прежде жизнерадостный Вавилон казался вымершим. Одних уничтожили в концлагерях, другие бежали с немцами на Запад, кто то не пережил голода и мучений военного времени, кто то погиб, защищая родные стены.