– Разум уходит из мира, Аллочка. Даже высший. На время, конечно. Надеюсь, – пробормотала Ксюша. – Но я возьму себя за нервы, не думай…

…И наконец они постучали в дверь. Почему именно постучали, а не позвонили – неизвестно, скорее всего, они просто позабыли о звонке.

Открыло им дверь семейство Потаповых: хозяйка, Евдокия Васильевна, ее муж Петр Петрович (были они уже в более чем средних летах) и бабушка Любовь Матвеевна, еще постарше их. Где‑то прятался дед Игорь, точнее Игорь Михеич.

Семейство улыбалось.

– Мы вас ждем, хорошие наши, – прошамкала Любовь Матвеевна, – квартира большая, все разместимся по‑доброму.

– Леночка нам все объяснила, идите туда тихонечко себе, – молвила Евдокия Васильевна, указывая в некое пространство.

Прошли.

В стороне мелькнула тень деда Игоря.

Расселись на креслах и диванах – но за столом.

– Мы вас угощать не будем. Сама не велела, – уютно и с искренностью произнес Петр Петрович.

– А она где? – быстро спросила Алла.

– Она будет, – ответили ей.

– Да мы кушать и не собирались вовсе. Не до того, – вставила Ксюша.

– Другой раз побалуемся.

Затихли.

И вдруг тонкий слух Аллы уловил далекий вой.

– А это кто? – нервно спросила она.

– Это тот, с кем вам встречаться не велено, – строго заметила бабушка Любовь Матвеевна.

Сестрам становилось понятней, но холодок прошелся по спинкам.

– Кто он? – выдавила Алла.

– Раз вы от Лены, мы все скажем, – проговорил Петр Петрович. – Это сын наш.

– Сын?! И что?

– Говори, говори, Петр! – взвизгнула Евдокия Васильевна. – Раз от Лены, может быть, и помогут чем‑то!

– Миша, сынок наш, – со слезами в голосе проговорил Петр Петрович, – убийца наш, вот кто он…

– Говорите яснее все‑таки, – раздраженно и чуть истерично прервала его речь Ксюша.

Евдокия Васильевна тоже вспыхнула:

– Пророк он у нас, вот в чем дело… Тьфу ты… Не пророк, а хуже… Года три назад, сейчас ему шестнадцать, мы все поняли, что про кого он плохо подумает, с тем обязательно несчастье произойдет. Даже невольно, со зла какого‑нибудь, подумает, а то не дай Бог скажет, так у того все может быть, и на следующий день причем, на худой конец дня через два‑три. То руку сломает, то упадет, то побьют его, то болесть. Больше всего нам, домашним его, доставалось. Посмотрите на мои ручки, на ноги! – мамаша перешла на крик и обнажила даже ногу перед гостями.

Все было в синяках, в кровоподтеках.

– А муж мой, Петр Петрович, видеть из‑за него плохо стал! – вскричала Евдокия, указывая на супруга.

– Что‑то я не так сделал недавно, – вставил Петр Петрович. – Не понравилось ему. Ругнулся с досады. И уже к вечеру у меня глаз – не глаз, а черт‑те что!

Только сейчас ошалевшие Алла и Ксюша обратили внимание, что Потаповы действительно, хоть и приоделись, но физически потрепаны, как‑то пришиблены, смотрятся побитыми и смирными, даже во время крика.

– Неужели так уж установили причинную связь? – спросила Алла, приходя в себя.

– Да что мы, сумасшедшие, – внятно прошептала бабушка, – уж сколько лет тянется. Проверяли. Приходили сюда, эксперименты ставили, Лена знает кто. Да он сам зйает. Последнее время переживает очень, плачет, как птичка, – умилилась старушка.

– А злую мысль остановить не может, пыхтит, возится, но редко получается, – развел руками Петр Петрович.