Мои фуражиры вернулись и в первый, и во второй раз, потому что с ними скакал Нираг. Его ждёт Сая. От супружеского долга не откосит – перед Моуи клялся. А в качестве дополнительного клыкастого аргумента придавал ему Бобика как тяжёлый танк для усиления роты средних.

Третья остановка пришлась на распотрошённый замок. Его уже начали заселять. Я как мог успокаивал хрымов, норовивших разбежаться со страху при виде «освободителей». Внушал, что мы вдруг ни с того ни с сего стали хорошими и даже дадим денег, если принесут пожрать. Разбежались. Не принесли.

Здесь задержались дольше. По праву Наполеона я занял брентские апартаменты, где прошлый раз ночевал королёныш. Не шатёр, лучше, но так себе. К тому же стекло из окон уже спёрли, пришлось приказать натянуть ткань. Когда вернулся Нираг и привёз муки, солонины, овощей, а также половину телеги дичи, притянутой Бобиком, мы закатили пир. Тем более мой сотник добыл пива и вина.

Стало не то чтобы уютно и по домашнему. Совсем нет. Но когда уже столько месяцев в походе, начавшемся в июне, а сейчас уже листья жёлтые, надо ценить редкие радости.

Подкинув в огонь камина сухих поленьев, радостно затрещавших, я глотнул ещё вина и почувствовал, что могу расслабиться. Впервые с того дня, как пришли на чужую землю. И особенно впервые с момента, как получил титул кухонного генерала.

Компанию мне как обычно составляли Нираг и Фирух. Ант вполне поправился и даже шевелил пальцами руки, не кривясь от боли. Сотник последнее время был задумчивым. Причину он мне высказал лишь сейчас.

– Всё боюсь, глей. Идём медленно. А если анты вздумают преследовать? Захотят отомстить? Наша армия сейчас от воровской шайки не отобьётся.

– Чем дальше мы от столицы, тем меньше шанс. Накинулись бы раньше. Тем более, когда у нас есть какой никакой замок. И боевое охранение выставлено. Сонными на боку нас не застанут.

– Верно говоришь, глей. Да только нехорошо на душе. Спел бы? Про возвращение домой, на Родину.

Я усмехнулся. Согласен, давно не пел. Не из вредности – просто не пелось.

– Мульд мне не Родина. Но сейчас – дом. Фактически вторая Родина. Ладно. Слушай.

Я сел поудобнее и начал, постукивая ладонью в такт.

Мне говорят, что я родился дважды,

И что теперь это – моя страна.

Здесь рай земной, и это скажет каждый,

Кто что хотел, тот получил сполна.

И все балдеют от заграницы,

И на Бродвее родные лица,

А я, тупица, скучаю,

А я, тупица, скучаю по Москве.

И все балдеют от заграницы,

И на Бродвее родные лица,

А я, тупица, скучаю по Москве,

И мне не спится, и дырка в голове .

– Бродвей, Москва, Лондон и Арбат – это такие брентства в очень далёкой стране, – пояснил я слушателям по окончании пения, очередной раз удивляясь таланту автопереводчика. В песне некоторые строки заканчиваются словами «по Москве» и «в Ниццу», непонятная мне магия Веруна умудрилась найти к ним рифмы в рычащем местном наречии… Круто!

Захотелось помучить переводчика. Напрягшись, я вспомнил начало знаменитой песни Фрэнка Синатры. Ритм отбивал щелчками пальцев.

Start spreading the news,

I'm leaving today.

I want to be a part of it,

New York, New York .

И обнаружил, что пою не на местном языке, а на английском! На ломаном, конечно. Синатра в гробу не то что перевернётся – не удивлюсь, если крутится как пропеллер.

Переводчику не понравилось моё произношение? Горячо с ним согласен. Но, наверно, дело в другом. Я практически не понимаю английского. Из этих четырёх строк – только Нью Йорк.