Прошлое обретает новизну и свежесть настоящего.

И тут я вспоминаю вот что.

Приблизительно за месяц до его внезапного ухода я звоню к Богату, чтобы прочитать ему свое новое стихотворение «Последний глагол». Оно ему близко, потому что о нем. К великой беде, прискорбно и бесповоротно — о нем. О нем, ему… в его память. Обещал посвятить живому, а оглашаю сейчас — вослед ушедшему, но, может быть, именно потому многократно оживающему в своих творениях, которые теперь уже навсегда в настоящем… Простите: воспроизведу стихотворение целиком:

Переназвал, перечувствовал, переосмыслил… Пережил мирозданье, как впервые увиденное.

Так начинается ренессансный человек. Не так ли начинался великий Леонардо — конструктор неосуществленных, хотя вполне сбыточных проектов, богатых бессчетными возможностями, но бедных единичными воплощениями; художник единственной на целый мир улыбки именно этой женщины, но бесконечно значимой и потому таинственной? Но улыбка эта для каждого, кто смотрит, особая: она предназначена в каждый данный миг только ему. Так устанавливается согласие с чужой — дальней и замкнутой — душой, на мгновение открывшейся, чтобы сказать и услышать. Это и есть мир совпадающих душ и несовпадающих умов, какими, впрочем, и надлежит быть умам и душам.

«Вы — Джоконда, которую надо украсть!» — скажет лирик Маяковский своей Марии, сверив ее с общезначимым образцом…

Свершились времена, сошлись судьбы, спутались тропы влюбленных: Владимир — Джоконда — Мария — Леонардо — Евгений. Мы с вами…

Замечу в скобках: Джоконда, как свидетельствует очередная сенсация в леонардоведении, оказалась некоей Изабеллой Гуаланди. Но что с того, если прочтения картины длятся именно в сфере духа, безразличного к позирующей «натуре»!

Мир Леонардо — мир со-существующих в одном времени и в одном пространстве разных культур, автономных сознаний, суверенных личностей. В нашем времени и в нашем пространстве. Но столь же реально — и на земле Италии XV века. И каждая личность при этом универсальна и уникальна одновременно.

Мы всматриваемся в Джоконду, но и она рассматривает нас. Писатель изучает Леонардо да Винчи, но и он изменяет своего воссоздателя. В эту взаимопреобразующую работу мысли может включиться каждый из вас, кто начнет эту книгу читать. На границе миров: Леонардо и нашего, в котором продолжает жить в слове писатель Евгений Михайлович Богат и все его нынешние и будущие читатели — его ровесники по удивлению и любви. Его соавторы по его непрекращающейся жизни: в вас, во мне, в герое этой книги, в защищенных им человеческих достоинствах. Потому что, если последовать за Гёте, «жизнь — прекраснейшее изобретение природы, а смерть — искусственное средство, чтобы иметь много жизней».

«И очертанья Фауста вдали».

Одна из таких новых жизней писателя — эта книга. Она из долгожданных жизней Леонардо — универсальное и удивительное дело-слово, сказанное и сделанное нашим замечательным современником, конструктором и работником Восьмого дня.

От автора

Моей дочери Ирине посвящаю

Самое удивительное в нашем мире — это то, что он познаваем.

Живопись — это зеркало.

И очертанья Фауста вдали.

Библиография литературы о Леонардо да Винчи насчитывает более трех тысяч названий. Это целая библиотека. Книги о нем выходят ежегодно в Европе, Америке, Японии и Советском Союзе.

Возникает вопрос: почему автор настоящих строк решил писать о Леонардо в 3001-й раз? Ради того, чтобы еще более углубить загадку одной великой жизни, многозначной и таинственной, как мироздание? Нет, конечно. Это не может быть стимулом, воодушевляющим к большой работе. Для того, чтобы открыть некую последнюю тайну? Это было бы, конечно, сенсационно, но, увы, маловероятно.