— Тогда жди меня, лиафа!

Она вихрем развернулась и, прыгнув, скрылась в толпе. Ворон стоял не шелохнувшись, глядя им вслед по мере того, как они таяли на дороге. Толтека никогда бы не поверил, что человеческая плоть могла оставаться неподвижной так долго.

Наконец намериканец едко заметил.

— Ну, что, ты удовлетворен?

— Некоторым образом. — Ворон оставался неподвижным. Слова его не произвели никакого впечатления.

— Только не надо обольщаться, — сказал Толтека. — Она сейчас в ненормальном состоянии. Подождем, пока она вернется и снова станет самой собой, прежде чем обнадеживать себя.

— Что? — Ворон повернул голову, утомленно моргая. Казалось, он узнал Толтеку лишь через несколько секунд. — Ага. Но ты ошибаешься. Это вовсе не ненормальное состояние.

— А?

— На твоей планете тоже есть свои сезоны. Вы считаете весеннее возбуждение болезнью? Это неестественно — чувствовать оживление ясным осенним днем?

— На что ты намекаешь?

— Неважно.

Ворон поднял и опустил плечи, как старик.

— Пойдемте, господин Инженер. Мы вполне можем вернуться на корабль.

— Но — а-а! — Палец Толтеки уткнулся в лохланнца. — Ты хочешь сказать, что догадался…

— Да. Конечно, я могу ошибаться. Пойдем. — Ворон поднял Зио и стал деловито устраивать кота в своем рукаве.

— Что?

Ворон двинулся вперед.

Толтека схватил его за руку. Ворон резко развернулся. Какие-то мгновенья на лице лохланнца была такая ярость, что намериканец отступил. Ворон хлопнул рукой по кинжалу и шепотом сказал:

— Никогда больше так не делай.

Толтека напрягся.

— Что ты задумал? — потребовал он. — Если Бейль действительно опасен…

Ворон сдержался.

— Я понял твою мысль, — сказал он уже более спокойно, — ты хочешь пойти туда и быть наготове, чтобы защитить ее, да?

— Да. Вдруг они в самом деле лежат там в коматозном состоянии. Какой-нибудь зверь может пробраться мимо сторожевых роботов и…

— Нет. Ты останешься здесь. Все останутся. Это мой приказ, как военного командира.

Суровость Ворона угасла. Он облизал губы, словно стараясь собраться с мужеством.

— Разве ты не понимаешь, — добавил он, — это продолжается уже более тысячи лет. К нынешнему времени у них развилась — не они выработали, а вслепую развилась — некая система, которая сводит опасность до минимума. Большинство из них выживают. Одни только предки знают, какое тонкое равновесие ты можешь нарушить, войдя туда.

После еще одной паузы.

— Я уже проходил через нечто подобное. Посылаешь людей по самому лучшему из возможных планов и ждешь, зная, что сделай я еще какую-нибудь попытку помочь им, я лишь направлю кривую выживаемости вниз. Это еще тяжелее, чем иметь дело с Богом, который может иметь любое лицо.

Он устало двинулся по дороге.

— Ты останешься здесь и останешься до конца, как и все мы.

Толтека уставился ему вслед. В его сознании просачивалась мысль. «И не подумаю».

Ворон проснулся медленнее, чем обычно. Взглянул на часы.

Смерть и грабеж, он что — проспал одиннадцать часов? Это вроде выше всяких нормативов. Но он все еще чувствовал усталость. Может из-за того, что видел дурные сны; точно он не мог вспомнить, но после них остался грустный осадок.