Нам снятся наши мечты, что-то недоделанное, неисполненное, невыполнимое. Лишь крохотный червячок сомнения затаился глубоко в
душе, примерно в том самом ее уголке, где живет вера в то, что мы не одиноки во Вселенной. Этот червячок ждал дня выплаты денег, если будет
шестьсот, то о странных снах можно забыть навсегда, если же три шестьсот… Но это было из той же оперы, что и «если бы у меня была волшебная
палочка».
Кстати, в детстве у меня было много идей по поводу волшебной палочки, исполняющей всего одно желание. Но если бы такая палочка попала мне в
руки теперь, я бы загадал только одно — деньги. Столько денег, на сколько хватило бы мощности магического прибора. Потому что, работая на
студии, я понял, что за деньги можно купить все, в том числе и здоровье. В том числе и любовь. Не проституку, упаси боже, а именно любовь,
настоящую, пылкую и страстную, может, даже на всю жизнь. Почему? Да потому, что мужчина с деньгами действительно выглядит значительно
привлекательнее заскорузлого торговца с рынка. От него пахнет хорошим одеколоном, он гладко выбрит, у него мягкая кожа и великолепные,
ухоженные зубы. С ним просто приятно общаться. И дружбу можно купить за деньги. Отчасти по тем же причинам, что и любовь, отчасти еще и
потому, что обеспеченный человек и друзьям способен принести пользу, вспомнить о них в нужный момент, а от нищего — только проблемы,
Я видел это каждый день на живых примерах. Трех недель мне хватило с избытком. Я видел людей богаче Кирилла. Я видел людей беднее, чем я
был теперь. И я прекрасно помнил себя три недели назад, когда с последней десяткой в кармане шел мимо киоска с горячей выпечкой и
облизывался. Это все были не просто состояния души и тела, это были разные уровни реальности. И в ту реальность, где я не мог себе купить
сраный пирожок за девять рублей, возвращаться не хотелось.
Вообще-то деньги — вещь странная. Когда-то за триста долларов я рисковал жизнью и лез в такие передряги, что сейчас становится страшно.
Недавно триста долларов, полученные от Кирилла, казались мне достойной суммой, но жизнью за них я бы уже не стал рисковать. Сейчас, когда я
понял, что работа и впрямь не сахар, эти же самые триста долларов казались мне недостаточной оплатой труда. Такая вот получалась баллада о
трехстах долларах.
Вспомнив фразу «работа не сахар», я вспомнил и Катю, благодаря которой встретился с Кириллом. Ведь именно от нее я впервые услышал эти
слова. Но я приходил на студию ночью, а она днем, и нам никак не удавалось встретиться. В одном здании работаем, а я до сих пор не смог
пригласить девушку на чай. Она-то чаем меня как раз угостила и сигареты свои отдала,
У меня защемило сердце, и возникло острое желание хотя бы позвонить ей, была ведь где-то визитка, но надо было сдавать проклятые тексты, а
Кирилл, как назло, больше половины забраковал и велел переписывать. Не успею до утра — зарплаты не видать. Кирилл называл такой подход к
оплате коммунистическим принципом. То ли в издевку над идеями вождей пролетариата, то ли в издевку над нами. Черт его вообще разберет. Даже
если полностью забыть странный сон, где он нанял меня снайпером в несуществующий отряд на несуществующей войне, то странностей у него и по
жизни хватало. И курение на лестничной площадке — не единственная. Взять хотя бы одежду. Уж не знаю, сколько у него было одинаковых
комплектов кожаных штанов, рубашек из тонкой кожи и кожаных жилеток, но появлялся он только в них. Все черное, лоснящееся, чуть хамовато-
разнузданное. Неизменное. |