— Жаль, тут топлива мало, нельзя из костров круг поставить. — Старшина поднялся, потянулся. Потом лицо его стало твердым, как дубленая рожа тевтона, решившего подороже продать свою жизнь. — Пестель, давай назад, в резерв, к лошадям, будешь добивать тех, что прорвутся, и кидать головни, чтобы мы их видели.

— Почему я?

— На тебе доспехи послабее, так что…

— Может, и ваши железки их челюстей не выдержат?

— Не обижайся, Жорка, — вмешался Ростик, только обид им тут не хватало. — Тебе-то они вмиг все пооткусывают, поэтому слушай командира.

— Рост, станешь слева, начинай с арбалета. Может, они будут своих добивать — какая-никакая, а все же передышка. В ближних не стреляй, руби палашом. И не размышляй, разрубил и отбрасывай назад. Автомат пускай, когда они гурьбой пойдут. Ну, если бы умел — помолился бы. Ты — слева, я — справа.

Они стали, маленький отряд, зажатый камнями и ночью. Ростик подумал и мужественным голосом спросил:

— А центр кто будет держать?

— Оба, — ответил старшина. Он ждал, определенно прислушиваясь, да так, что у него уши чуть из шлема не прорастали. — Сдается мне, сегодня ночью спать нам, хлопцы, не придется.

Ростик вздохнул и повернулся к северу, туда, где примерно находился Боловск, дом, родные. Вернусь, решил он, долго-долго никуда не поеду.

Глава 16

Ростик чувствовал себя не очень здорово. Хотя до сих пор ему доставалось меньше синяков и шишек, чем его спутникам, неожиданная слабость затопила его тело. Хуже того — затопила его сознание.

Он стоял и думал, что тут скорее всего они и найдут свой вечный покой, что все, чего им удалось до сих пор добиться, оказалось слишком сложным переплетением удачи и отчаяния. Но вот удача, кажется, кончилась, отчаяние обратилось против них, и скоро… Он стряхнул охватившее его бессилие и обнаружил, что сидит на земле, странно подогнув ноги, как в детстве, опустив оружие, и над ним склонились Квадратный и Пестель. Оба заглядывали ему в глаза, но в темноте было трудно рассмотреть что-либо под его забралом. А поднять его они почему-то не догадались. Ростик сделал попытку подняться сам.

— Я знаю, что делать. Голодные они от нас не отойдут.

— Это понятно, — Квадратный чуть нервно огляделся вокруг, тьма стояла кромешная, не видно было ни зги на расстоянии уже пяти-семи шагов, невзирая на костер и головни, которые сжимал Пестель.

— Нужно пожертвовать лошадью. Хотя бы одной или лучше двумя.

— Знал бы, пристрелил пяток жирафов и прошли перевал без приключений… Ладно, — решил Пестель, — моя самая слабая.

— А моя… — Квадратный опустил голову, подумал. — Пестель, снимай с них сумки, узду и седла.

— Седла-то куда денем?

— Завернем в брезент и тут где-нибудь зароем, где посуше.

— Сумки зароем, а седла… Бросим вперед, они такие, что и их сжуют.

— Значит, это не шакалы, — определил Пестель. — Рост, что же ты чувствуешь?

Ростик ответить не успел. Лошади вдруг стали ржать и биться. Словно бы поняли, что скоро им придется куда как плохо, но Пестель с ними справлялся. Еще как, даже Ростику стало ясно, что теперь никто из них не дрогнет.

Потом все смотрели в темноту и ждали, ждали… Вдруг где-то далеко послышалось шумное дыхание. Вот так, из ничего, из невидимого пространства за кругом света вдруг прозвучало тяжелое, мощное, голодное втягивание воздуха, как будто не стая неведомых существ подошла, а один невероятный зверь, с которым невозможно было справиться.