За ужином они говорили мало. Она лишь смотрела, как он ест, подперев кулаком щеку, и вздыхала. Лишь убирая пустую тарелку, спросила:

— Как там у вас, все живы?

— Да ты что, мам, — с преувеличенным энтузиазмом ответил Ростик, — богомолы же стрелять не умеют. Просто пытаются проволоку срезать или рельсы отвинтить…

— Не скажи, — сказала вдруг мама. — К нам стали поступать раненные от выстрелов из каких-то самострелов, что ли… В общем, это стрелы с насаженными вместо острия колючками какого-то растения. Они потрясающе острые, твердые и дают очень плохой, глубокий разрез.

— Нет, мам, у нас такого не было, у нас все спокойно.

Она печально улыбнулась.

— То-то мы каждый вечер стрельбу слышим.

Она стала собираться в душ, нашла в шкафу свежее полотенце, длинный халат.

— Ну, ведь это мы же стреляем. А они — просто насекомые. Ладно, у нас там — пустяки. У вас-то что? Что в городе слышно?

— Из годных к строевой остались только девушки, — сказала мама. — И еще идут упорные разговоры, что будут рыть рвы, как во время войны.

— Рвы? — тупо спросил Ростик. — Зачем рвы? У них же нет танков, а ров они просто перелезут.

— Сам знаешь, какие у нас начальники, — и мама ушла купаться.

Ростик переоделся в штатское и вышел, чтобы посидеть на лавочке и посмотреть на Октябрьскую. На лавочке уже сидел Ким. В штатском. Он был вымыт, даже блестел, наверное, как и Ростик. И весь светился добродушием. Словно когда-то в детстве, он спросил:

— Что делать будем?

У Ростика уже давно, еще с того момента, когда им сообщили об увольнительной, засела одна мысль. Теперь он ее озвучил:

— Знаешь, мне хочется сходить в обсерваторию.

— Зачем? — удивился Ким.

— Мы ведь так ничего и не знаем — где оказались и почему? Может, они что-нибудь новенькое выяснили?

Ким посидел, подумал, посмотрел на облака над головой, которые уже скоро должны были погаснуть, и кивнул.

— Пошли. Может, на велах?

Подкачав свои несравненные «Украины», друзья поехали знакомой дорогой. У ограды обсерватории их вдруг остановили. Это был обыкновенный пост, вот только стояли на нем девчонки. Все в форме, бледненькие, чумазенькие, с карабинами. Командовала у них довольно пожилая девица, прямо тетка тридцатилетняя, с косой во всю спину, торчащей из-под пилотки, как змея. Она спросила документы.

— Девушка, — растерянно ответил Ким, — у меня не то что документов нет, но даже и фамилия нерусская.

Шутка оказалась неудачной, девица разозлилась, решив, что над ней смеются.

— Всякие сосунки… — начала было она, но вмешался Ростик.

— У нас увольнительная, мы с позиций и правил новых не знаем. О том, что у вас ввели документы, нам просто не сообщили.

— Увольнительная? — переспросила тетка с косой. — Так вы с передовой? А где ваше оружие?

Эх, будь они знакомы, все стало бы проще. Но так получилось, что ни одну из постовых ребята не знали, а выяснять общих знакомых показалось слишком долго. Поэтому Ростик просто ответил:

— Дома осталось. Зачем оно в городе?

— Подозрительно это, — сказала командир. — Да и молоды вы очень…

Ким, который действительно выглядел чрезвычайно по-мальчишески, еще и из-за своего небольшого росточка, вздумал обидеться.