Интеллектуальная задача предвидеть русские намерения стала актуальной весной 1943 г. — когда стало ясно, что СССР выстоит и — поразительно — победит. Мы видим этот первый всплеск беспокойства, изумления и ожидания впервые столь очевидным во время визита в Вашингтон министра иностранных дел Британии Энтони Идена. Все, с кем он встречался и говорил, словно забыли о Гитлере и микадо; все они говорили о Сталине. Какими будут русские, когда судьба отпустит их после Сталинграда и Курска в вольное плавание великой мировой державы?

Рузвельт спросил мнение Идена о т.н. «тезисе Буллита», содержащемся в пространном меморандуме, исходящем из «рижской аксиомы», который Буллит послал в Белый дом несколькими неделями ранее. Буллит предсказывал, что русские постараются коммунизировать всю Европу в том случае, если США и Британия не сумеют блокировать «поток красных амеб в Европу». Иден ответил, что определенный ответ на этот вопрос невозможен. Но, «если даже эти страхи окажутся оправданными, мы не должны делать ситуацию еще худшей». Иден согласился с Рузвельтом в том, что в любом случае лучше полагаться на тезис, противоположный тезису Буллита — найти систему работы с русскими, чем против них. Рузвельт также думал, что прямолинейных ответов на такие вопросы не бывает. Он полагал, что советские цели и методы в значительной мере определяются собственными оценками Сталина американских и британских намерений и возможностей.

Иден заверил Рузвельта, что русские определенно вернут себе прибалтийские провинции. Президент сказал, что это может вызвать американское противодействие. Облако на горизонте обозначилось довольно отчетливо.

Государственный секретарь Корделл Хэлл так обобщает встречу с Иденом: «Мы оба пришли к согласию в определении огромной важности определения возможного будущего России и ее курса в отношении Европы и в мировых делах в целом. Я спросил его мнение о возможном курсе России — в дополнение к прежней изоляции — после приобретения ею дополнительной территории вдоль ее европейских границ, учитывая при этом ее высокую степень вооруженности; что было бы в ее интересах, экономических и прочих — стать частью мира и взять на себя всю ответственность, проводя здравую практичную политику международного сотрудничества в важнейших вопросах».

Рузвельт же считал, что мир будущего следует строить на соотношении реальной силы. Вскоре после отбытия Идена Рузвельт приоткрыл окно в мир своего анализа, пригласив журналиста Форреста Дэвиса на уик-энд в Белый дом. Его статья, предварительно проверенная президентом, появилась в «Сатэрдэй Ивнинг Пост» весной 1943 г. Мир будущего, писал Дэвис, должен был основываться на «факторе мощи"Версальская система рухнула из-за пренебрежения к этому фактору, ввиду того, что „Лига наций“ была идеалистической мечтой, не имеющей под собой твердого основания. Требуется „хладнокровная реалистическая техника“. На этот раз США будут участвовать в мировом соотношении сил. И мощным фактором будет Россия. „С ослабленной Германией и Францией в руинах Россия становится единственной первоклассной военной державой на континенте“.

Черчилль вспомнил те дни, когда руководил английской интервенцией и белые армии вплотную подошли к Туле. «Я прощу их теперь, — сказал Черчилль, — в пропорции к числу убитых ими гуннов». «Простят ли они вас?» — откликнулся на слова Черчилля Гопкинс. «В пропорции к числу танков, которые я пошлю», — ответил Черчилль. В действиях Черчилля уже на этом этапе видно долговременное стратегическое планирование. Он сообщал Идену, находившемуся в тот момент в Москве: «Никто не может предсказать, каким сложится баланс сил и где будут стоять победоносные армии в конце войны.