Изменить размер шрифта - +
Очевидцы в один голос говорят о превосходном настроении американской делегации после завершения переговоров. Г. Гопкинс сказал о чувстве «встающего нового дня, о котором мы все молимся. Русские доказали, — что они могут быть рассудительными и способными смотреть далеко; в сознании президента и всех нас не было никаких сомнений относительно того, что мы можем жить с ними и сосуществовать мирно так далеко в будущем, насколько мы можем это будущее предвидеть». Текст совместной декларации, подписанной по окончании конференции, полностью отражает эти чувства. О создании всемирной организации в ней говорилось как о «величайшем шансе в истории».

 

 

Изучая документы того периода, отчетливо видишь, насколько различным было отношение к репарациям союзников по антигитлеровской коалиции. Для Москвы репарации были не только центральным вопросом, но и величайшим показателем возможности сотрудничества в будущем. Складывается даже впечатление, что советская сторона не понимала безразличия к репарациям западных союзников. Впрочем, советская сторона не понимала и природы отношения Соединенных Штатов к Восточной Европе. А американцы не понимали степени кровной заинтересованности СССР в репарациях из Германии. Правильным было бы сказать, что репарации были «лакмусовой бумагой» отношения союзников к СССР, а поведение в Восточной Европе было своего рода показателем общего курса России в послевоенный период.

В последний день ялтинской конференции Г. Гопкинс послал президенту записку: «Русские сделали так много уступок на данной конференции, что мы должны пойти им навстречу в вопросе о репарациях». Рузвельт полагал, что главными козырями Вашингтона в игре с Москвой будут обещанный Советскому Союзу заем на восстановление народного хозяйства и разрешение на десятимиллиардные репарации в Германии. Он был уверен, что при таком раскладе Америка получит максимум возможного. В конкретную плоскость вопрос об американском займе перешел в январе 1945 г. Советская сторона пожелала получить заем в шесть миллиардов долларов. Сейчас ясно, что Рузвельт оттягивал время ответа. Он, по-видимому, хотел, чтобы данная проблема находилась в «подвешенном» состоянии в период принятия главных решений о послевоенном устройстве мира. Рузвельт молча согласился с мнением государственного департамента, что в Ялте самим поднимать вопрос о займе не следует, а в случае, если разговор заведет советская сторона, нужно постараться затянуть обсуждение. Как пишет американский историк Т. Патерсон, американская позиция заключалась в том, чтобы «держать Советы в состоянии вожделения и догадок с тем, чтобы они вели себя более примирительно в восточноевропейских вопросах». Собственно, и сам Рузвельт не скрывал своих планов. Вот что он говорил министру финансов Г. Моргентау: «Я думаю, очень важно, чтобы мы держались и не давали им никаких финансовых обещаний до тех пор, пока мы не получим всего, что нам нужно».

В Ялте Черчилль был категорически против репараций; он предупреждал против того, чтобы «приковать Англию цепью к мертвому телу Германии». Но американская позиция была несколько иной. Рузвельт колебался до тех пор пока не получил процитированную выше записку от Гарри Гопкинса. Это привело к согласию президента Рузвельта на общую цифру 20 млрд. долл. репараций, предлагаемую Сталиным — половина этой суммы русским. Но Рузвельт хотел, чтобы репарации были в товарах, производстве и оборудовании, а не в денежных выплатах. Англичане называли эту сумму фантастической — «фантастическая арифметика за пределами реальности». Позже западные союзники начнут всевозможные маневры, но тогда, в марте 1945 г. государственный секретарь Стеттиниус сказал военному министру Стимсону и военно-морскому министру Форрестолу: «Президент поддержал программу как относительно реалистическую, как такую, которая не произведет экономических разрушений в Европе».

Быстрый переход