— Да, а вы знаете, сколько надо, чтобы изобрести эффективный препарат? Вспомните, сколько времени и денег вложили в исследование рака или СПИДа. Хотели бы вы рассказать американцам, что урезаете финансирование того или другого, чтобы выделить средства на изучение новой болезни, о которой большинство людей и не слыхало? Подумайте, сколько мы бились над проблемой и во время, и после войны, а вакцины или лекарства до сих пор нет. Мы знали, что фаланкс — это плацебо, и были благодарны за его появление. Он успокоил людей и позволил нам выполняв свою работу.

А вы бы предпочли, чтобы мы сказали людям правду? Что это не новый штамм бешенства, а непонятная суперчума, из-за которой восстают мертвые? Представляете хоть, какая поднялась бы паника? Акции протеста, беспорядков миллиардные убытки частных собственников… Представляете обмочившихся сенаторов, которые блокировали бы работу правительства, чтобы провести какой-нибудь сложнейший и абсолютно бесполезный закон «О защите от зомби» в Конгрессе? Представляете, какой урон это нанесло бы политическому капиталу администрации? Мы говорим о годе выборов и о чертовски трудной, напряженной борьбе. Мы были «уборочной командой», невезучими беднягами, которым пришлось подтирать дерьмо последней администрации. И, поверьте мне, за предыдущие годы его скопилась целая гора! Нам удалось снова протиснуться во власть лишь потому, что новый козел отпущения, которого мы поддерживали, без перерыва обещал «вернуть мир и процветание». Американцы не могли согласиться ни на что другое. Они думали, что уже достаточно натерпелись, и было бы политическим самоубийством заявить им, что самое тяжелое еще впереди.

— Значит, вы и не пытались решить проблему.

— Ой, не начинайте. Разве можно «решить» проблему бедности? Или даже преступности? Заболеваний, безработицы, войн или других социальных хворей? Да нет же, черт возьми. Вы можете разве что пытаться держать все под контролем, давая людям возможность спокойно жить. Это не цинизм, это взрослый подход. Нельзя остановить дождь. Можно только построить крышу, которая, с вашей точки зрения, не будет протекать или хотя бы укроет избирателей.

— Что вы хотите этим сказать?

— Да ладно вам…

— Я серьезно. Что вы хотите этим сказать?

— Хорошо, черт с вами, «Мистер Смит едет в хренов Вашингтон». Я хочу сказать, что в политике сосредоточиваются на нуждах политической базы. Вы сидите на своем месте, пока счастлив электорат.

— Поэтому вы не обращали внимания на отдельные вспышки?

— Иисусе, вы говорите так, словно о них просто забыли.

— Местные органы правопорядка запрашивали у федерального правительства подкрепления?

— А когда копы не просили больше людей, оружия, времени на обучение или «социально-ориентированных программ финансирования»? Эти милашки не лучше вояк. Без конца ноют, что им ничего «не хватает», но разве они рискуют своим местом, поднимая налоги? Разве им приходится объяснять деревенскому Питеру, почему его обирают в пользу Пола из гетто?

— Вы не боялись огласки?

— С чьей подачи?

— Прессы, СМИ.

— СМИ? Вы имеете в виду те ресурсы, которыми владеют несколько крупнейших компаний в мире, корпораций, для которых новая паника на фондовом рынке смерти подобна? Эти СМИ?

— Значит, вы вовсе не заботились о прикрытии?

— Не было нужды, прикрытие организовали без нас СМИ теряли не меньше, если не больше нашего. К тому же они получили свои сенсации еще за двенадцать месяцев до первого случая в Америке. Потом настала зима, выбросили на рынок фаланкс, число случаев уменьшилось. Может, парочку молодых отчаянных репортеров и пришлось «разубедить», но через несколько месяцев африканское бешенство перестало быть новостью.