Мне страшно захотелось с кем-нибудь поговорить. Поделиться своими страхами. Хотя бы по телефону. Чтобы этот кто-то сказал мне: «Кенжи, ты просто слишком много думаешь о всяких глупостях», и мне бы сразу стало легче, и все подозрения бы исчезли. Единственным человеком, которому я мог позвонить, была Джун.

— Эээ… Слышишь, Фрэнк, скоро уже одиннадцать, — сказал я, показывая на часы. — Если ты помнишь, мы договаривались до двенадцати.

— До двенадцати? А… ну конечно-конечно… Просто мы с тобой так мило проводим время, что у меня из головы вылетело. Я бы с радостью еще погулял. Столько всяких мест интересных, куда хочется пойти… Кенжи, если у тебя есть время, давай, может, еще часика на два… Или не получится?

— Вообще-то я со своей девушкой на вечер договорился…

Услышав это, Фрэнк нахмурился. Его лицо превратилось в страшную гримасу. Совсем как в линжери-клубе, когда Рэйка не поверила ему, что он живет в Нью-Йорке.

— Но так как работа важнее, я ей сейчас позвоню и попробую передоговориться, — добавил я и направился к телефонной будке, которая стояла неподалеку. Мне не хотелось звонить с мобильника, хотя я был почти уверен, что Фрэнк не понимает по-японски. Честно говоря, мне неприятно, когда кто-то стоит рядом и слушает. Я вошел в стеклянную будку и вздохнул с облегчением.

Около одиннадцати Джун обычно всегда у меня дома. Не то чтобы она меня ждала, нет. Просто у нее нет другого места, где она могла бы побыть в одиночестве. Оставаясь одна в моей квартире, Джун чаще всего слушает музыку или читает. Ее родители развелись, когда она была совсем маленькой. Сейчас она живет вместе с мамой и младшим братом. К двенадцати она возвращается к себе домой и всегда говорит маме, что делала уроки у подружки. Ее маму, похоже, такой расклад вполне устраивает.

— Алло. Кенжи, это ты? Что случилось? — услышал я ее довольно низкий для шестнадцатилетней школьницы голос и снова облегченно вздохнул.

— Как дела?

— Сижу слушаю радио.

Мама Джун работает в страховой компании. Джун любит свою маму и часто повторяет, что очень благодарна ей. Трудно все-таки растить детей без мужа. Но их квартирка в Такаидо совсем маленькая — у Джун даже нет своей комнаты. И хотя мама работает целый день с утра до вечера, не похоже, что они в ближайшее время смогут переехать в более просторную квартиру.

Я познакомился с Джун в Кабуки-тё. Она не была проституткой, просто ходила на свидания за деньги. Пела со всякими дядьками в караоке-барах и ужинала с ними в ресторанах, а они платили ей за это от пяти до двадцати тысяч йен. Впрочем, мы с ней об этом почти никогда не говорили.

— Слышишь, я все еще на работе.

— Сегодня холодно, ты в порядке? Я тебе набэ приготовила и рисовую кашу.

— Спасибо. Мне, между прочим, клиент в этот раз какой-то странный попался.

— А что с ним?

— Врун. Причем жуткий.

— Что, платить не хочет?

— Да нет. Просто подозрительный тип.

Я рассказал ей про испачканные кровью десять тысяч и про «Тойоту».

— И что дальше? Ты из-за этого решил, что он убийца?

— Ага. Он вообще какой-то странноватый.

— Ну что я могу тебе сказать? Я же его не видела. Хотя….

— Что «хотя»?

— Хотя догадываюсь.

— О чем?

— Ну, почему ты его заподозрил. Уж слишком не по-японски ту девочку убили. Так ведь? Ну, ты и подумал, что убийца, наверное, не японец. А что этот твой сейчас делает?

Во время разговора я неотрывно следил за Фрэнком. Сначала он не сводил глаз с телефонной будки, но потом ему, видно, надоело, и теперь он слонялся туда-сюда перед залом игровых автоматов, который находился на другой стороне улицы.